Еще в XIX веке во французских семинариях говорили: «Кто любит цветы, любит девчонок». Считалось, что если семинарист собирает цветы и любит их благоухание, это значит, что из него выйдет плохой священник. А вот что говорит сестра Эмманюэль, французская монахиня, которая много лет назад покинула Францию и поселилась в окрестностях Каира, в городке для бездомных, разделив с ними все тяготы их жизни: «Живой – это тот, кто любит цветы, солнечный свет, еду»… И вдруг вспоминает совершенно неожиданно историю. Святой Франциск, умирая, попросил Кьяру дать ему миндальный марципан. И Кьяра, которая знала, что он просто обожает миндальные марципаны, уже приготовила их. «Видишь, что такое жизнь? – говорит сестра Эммануэль. – А что попросила бы я? – Мороженое с ванилью». Вспоминается, что Антон Павлович Чехов, умирая, попросил бокал шампанского. Мороженое с ванилью просит женщина, аскетизм и добровольная нищета которой известны всем. Но аскетизм – это не уход в раздраженное неприятие жизни. Наоборот: неприятие жизни, неприятие цветов, неприятие красоты неба и того пейзажа, который открывается дону Мануэлю, гуляющему по берегу озера, ведет к катастрофе, ведет к тому внутреннему озлоблению, с которым несовместимо упование христианина, с которым несовместима вера в вечную жизнь.
Человечество к концу XX века, как мне кажется, уже преодолело один из самых страшных кризисов в своей истории: кризис ужаса перед смертью. Герой повести Мигеля де Унамуно, дон Мануэль Добрый, уже почти преодолел этот кризис в своем собственном жизненном подвиге, он уже почти вышел из тупика. Человечество преодолело этот кризис, ибо нашлись люди, которые осознали, что Христос не призывает ненавидеть цветы и вообще всё то, что мы называем словом «жизнь». Христос призывает нас просто не бояться ничего, и в том числе смерти. Дон Мануэль Добрый, герой повести Мигеля де Унамуно, именно этому учил своих прихожан, учил, как настоящий праведник. И умер он, как праведник и подвижник, в церкви, куда его принесли в кресле, потому что он не мог не быть со своими прихожанами в последний час. Умер под звуки молитв, потому что он просил, уже умирая, чтобы прихожане все молились за него, молились едиными устами и единым сердцем.
«Дона Мануэля принесли в храм, сил у него не было, и поэтому говорить долго он не мог, всего лишь несколько слов сказал он прихожанам: “Друзья мои! Ибо сил у меня хватит лишь на то, чтобы умереть, и ничего нового я вам не скажу. Всё я вам уже говорил. Живите в мире и в уповании, что все мы увидимся когда-нибудь в другой Вальверде-де-Люсерне, затерянной среди звезд ночных, что светят над нашей горой и отражаются в нашем озере. И молитесь. Молитесь Марии Пресвятой, молитесь Господу нашему. Будьте добрыми, этого довольно. Простите зло, которое мог я соделать вам помимо воли и по неведению. А теперь, после того, как я благословлю вас, прочтите все как один Pater noster , “Отче наш”, Ave, Maria , “Радуйся, Мария”, и Salve, Regina, Mater misericordiae , “Привет Тебе, Царица”, а в заключение Credo , “Верую”. Затем он благословил народ распятием, которое держал в руках, и все дети и женщины плакали, да и многие мужчины тоже. И тут начались молитвы, и дон Мануэль слушал их молча, держа за руку дурачка Бласильо, который под звуки молитвословий постепенно засыпал. Сперва “Отче наш” и эти слова: Fiat voluntas Tua, sicut in caelo et in terra , “Да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли”; затем Ave, Maria , “Радуйся, Мария” и эти слова: “Молись о нас, грешных, ныне и в час смерти нашей”, Оra pro nobis peccatoribus, nunc et in hora mortis nostrae ; затем Salve, Regina , “Привет тебе, Царица” и эти слова: “Тебе вздыхаем, скорбя и плача в сей юдоли слез”; и в заключение “Верую”. И когда дошли мы до слов: “В воскресение плоти и в жизнь вечную”, весь народ почувствовал: его святой отдал Богу душу».
Так, под слова исповедания о жизни вечной, которая ждет каждого из нас, умирает герой повести Мигеля де Унамуно, прошедший труднейшим путем. Путем, который за нас с вами, людей конца XX века, прошли наши деды и бабушки и их современники, те, с жизненного подвига которых начался трудный, очень трудный и вместе с тем прекрасный XX век, тот век, в который человечество действительно преодолело один из самых страшных кризисов в своей истории.
Ромен Роллан: «Жан-Кристоф»
Мне бы хотелось сегодня обратиться вместе с вами к книге, которую сейчас, я думаю, читают довольно мало, хотя в тот момент, когда она появилась, она произвела огромное впечатление на всех читателей, причем в самых разных странах. Я имею в виду роман Роллана «Жан-Кристоф».
Читать дальше