Array Коллектив авторов - Судьбы русской духовной традиции в отечественной литературе и искусстве ХХ века – начала ХХI века - 1917–2017. Том 1. 1917–1934

Силой чувства, сердечной боли выделяется цикл стихотворений, посвященный погибшим родным (двое из братьев погибли в боях, двое – расстреляны красными в Крыму). Возникает тема мученической смерти и голгофской жертвы, Креста, который для Савина осмысляется как русский крест. Как в стихотворении памяти сестер:

И в стихотворении о расстреле братьев, начинающемся с пронзительных строк:

и заканчивающемуся апокалиптически-торжественным молением:

Иван Бунин, откликаясь на смерть поэта и цитируя эти строки, писал: «Этот священный, великий день будет, будет и лик Белого воина, будет и Богом, и Россией сопричастен к лику святых, и среди тех образов, из коих этот лик складывается, образ Савина займет одно из самых высоких мест» 65.

Художественные дарования Савина были многообразны, и только начинали развиваться – что видно из его прозы и публицистики, очерков, литературнокритических опытов.

Как прозаик Савин вполне может считаться основоположником «лагерной прозы» XX века. Его цикл рассказов «Плен», написанный по горячим впечатлениям, в 1922 году, – сильное в художественном отношении полотно. Автор описывает зверства красных по отношению к пленным воинам Добровольческой армии, он внимателен к характерам, настроениям, поведению пленных, надзирателей, палачей. Психологически острые коллизии, непридуманные сцены: красный офицер приходит в лазарет, где лежат раненые – и белые, и красные, раздает папиросы и снедь всем, без отличия. Но ротмистр грубо отказывается от такой милости, желает ему виселицы, – «в этом презрении полумертвого к обидной милостыне врага, когда-то бывшего, быть может, другом» автор усматривает скрытую, мучительную правду. В мученичестве, в достоинстве обреченных на смерть собратьев, Савин видит «дух, который не оплевать и не унизить». «Только тогда, в те поистину голгофские года, я почувствовал в себе, осязал и благословил камень твердости и веры, брошенный мне в душу белой борьбой». 66

Проникновенное эссе «Мечты» посвящено ровесникам – добровольцам, тем, кто шли умереть или спасти «золотую царевну» – Россию. Оно обретает историко-философский масштаб, взгляд устремляется в перспективу: «…все было и не кончилось, еще будет, еще не пройден долгий, тернистый путь, и мы

не свернем с него никуда, пока бьется сердце, пока мы увидим Родину – Русь и ее волшебную мечту – красавицу из терема… Мы придем…» 67.

В эссе «Моему внуку» автор выражает чувства покаяния и сокрушения – о поколении, которое было всем недовольно и которому всего было мало, которое готовило и совершало революцию. Оно не ценило и в конечном счете погубило «действительную жизнь» – чудесную, теплую, ласковую и богатую. Автор призывает внука не повторять ошибок дедов, «ценить всякую жизнь, ибо всякая жизнь играет Божьим огнем. Не гаси же его, дорогой внук! Бережно неси его до конца дней своих…». 68

Интересен обрисованный Савиным литературный силуэт Александра Блока. В Блоке он видит «инока неведомого Бога, светящегося менестреля призрачной королевы», поэта, наделенного пророческим даром; не случайно «замечательнейшим» он называет исполненное прозрений стихотворение «Рожденные в года глухие». Савин протестует против зачисления Блока в какой-либо идеологический лагерь, защищает его от «красной и белой ругани». Вслед за 3. Гиппиус и Б. Зайцевым, он видит в поэте «потерянное дитё, застуженное метелями жизни». И поэтому призывает не искать в поэме «Двенадцать» какой-либо идеологической основы. Эта поэма – «не пролог революции и не ее эпилог, не заповедь бунта и не анафема ему, а резкая, до крика, картина той безумной поры, когда "пулей валили святую Русь"» 69.

Как и многим православным эмигрантам-литераторам, Савину довелось побывать на Валааме. В 1926 году он вместе с супругой совершил поездку на остров, работал в церковном архиве. В итоге появились очерки «Валаам – святой остров» и «Валаамские скиты». Главная их тема – ностальгия по России насельников обители, оторванных от всего русского, радующихся встрече с православным гостем. Звучат вопросы, которые Савин задает и читателю, и самому себе: «А какой слух из России идет?.. Когда там опять по-Божьему станет?..» 70.