Андрей Бабиков - Прочтение Набокова. Изыскания и материалы

Т.е. Вайнонен. Набоков называет его именем героя шуточной ирландской баллады, вдохновившей Дж. Джойса на роман «Поминки по Финнегану» (1939).

Мф. 5:6.

У Вишневского: «Вбегает Балтийского Флота матрос первой статьи Алексей . Его появление заставило людей примолкнуть.

Алексей ( подавленно и гневно ): Военные моряки! Анархисты! Опасность!

Вайнонен: Где? Что?

Высокий матрос: Опасность?

Рябой: Полундра!

От тревожного возгласа гул расширился среди людей. Движение к Алексею и возгласы: «Где? Что? Кто?»

Алексей ( спиной ко всем, трагично ): Назначен нам комиссар».

Цитаты из «Оптимистической трагедии», которые Набоков приводит по довольно точному английскому переводу (Four Soviet Plays: Yegor Bulychov by Maxim Gorky; An Optimistic Tragedy by V. Vishnevsky; Aristocratic by Nikolay Pogodin; Masters of Time by Ivan Kocherga / Transl. by A. Wixley and others / Ed. by B. Blake. New York: International Publishers, 1937), мы приводим по изданию: Шторм. Пьесы о революции. М.: Современник, 1987. С. 453–504.

Вычеркнуто: «Автор дал ему имя Беринг, вероятно намекая на балтийского барона».

Примечательно, что взгляд Адамовича на «Оптимистическую трагедию» был идентичен набоковскому, с тем занятным отличием, что Адамович трактовал «хор» старшин в мистическом ключе, как сонм духов давно погибших матросов, а Набоков видел в них таких же действующих лиц, как остальные, что объясняется тем, что первый читал пьесу в оригинале, а второй – в переводе. Адамович отметил и заказную природу пьесы, и ее псевдоновизну: «Нужна пролетарская, социалистическая трагедия. <���…> У Вишневского все глубоко патетично, – и он, очевидно, не подозревает, насколько его революционная трагедия похожа на те „мистерии“, которые лет тридцать тому назад ставились иногда на любительских спектаклях в Калуге или Костроме, в сукнах или без сукон, – по Метерлинку или по Леониду Андрееву, для потрясения прекрасных мещанских душ <���…> Какая чепуха, какая наивная и жалкая безвкусица! Для советской литературы и ее теперешнего положения крайне характерно, что о таких доморощенных „трагедиях“ может идти в критике серьезный разговор <���…>» ( Адамович Г. Три пьесы: Вс. Вишневский. «Оптимистическая трагедия». – Ал. Толстой и А. Старчаков. «Патент № 119». – М. Чумандрин. «Естественная история» // Последние новости. 1933. 11 мая. Цит. по: [Адамович 2007: 247–251]).

Нереализованное нотабене Набокова, по-видимому, для предполагавшегося устного изложения.

Вычеркнуто продолжение: «идеи традиционного сверхгуманизма и традицию гуманизма».

Вычеркнуто после «традицию патоки» с красной строки: «И здесь еще следует заметь следующее. Сомневаюсь, что кто-либо из [оставлено место для одного слова: критиков?] в состоянии объяснить склонность современных русских авторов к изображению мелких преступников. А объяснение есть и весьма трогательное. Такие характеры – единственная возможность вольного сочинения для советского драматурга, поскольку они (воры-карманники, к примеру) в действительности не принадлежат ни к одному определенному классу или периоду, они в стороне, за пределами общества, и оттого становятся четко выраженными индивидуальностями, описание которых дает автору ощущение свободы от классовых шаблонов – возможность бегства в искусство».

Ошибка или описка Набокова: книга вышла в 1937 г.

Перевод этой лекции опубликован нами в собрании драматургии Набокова [Набоков 2008: С. 515–516].

На верхнем поле карандашом: «Олеша, Катаев, Федин, Всеволод Иванов, Тихонов, Габрилович».

В Лекции-2 следует продолжение: «Рассказ этот был написан спустя несколько лет после революции человеком сильного и оригинального дарования, который до своего внезапного исчезновения с литературного горизонта опубликовал всего две книги: роман «Зависть» [1927] и сборник рассказов, озаглавленный по лучшему из них – „Вишневая косточка“».

Рассказ Олеши, который Набоков приводит в довольно точном переводе, цит. по: Олеша Ю. Вишневая косточка. М.: Федерация, 1931. С. 83–95.

Скобки принадлежат Набокову.

Эмигрантская критика обратила внимание на рассказ Олеши и отметила его позицию художника, противостоящую официальной идеологии, ср.: «Для нас, живущих вне навязанного сверху обязательного материалистического мировоззрения, в значительной мере пропадает одна особенность книжки Юр. Олеши, это – утверждение в праве на существование „третьего мира“ в стране, где признается только „мир новый“, все еще находящийся в борьбе со „старым миром“. Этот третий мир существует наперекор всем <���…> и творцом его является человеческая личность, которую не удается никак свести к голым законам социальной механики. <���…> В утверждении этого „третьего пути“ кроется для подсоветского читателя основной смысл книги Юр. Олеши, и именно эта сторона его творчества заставила советскую критику отнестись к ней с подозрительностью» ( Бем А. <���Рец.> Ю. Олеша. Вишневая косточка. М., изд. «Федерация», 1931 // Современные записки. Кн. XLVIII. 1932. С. 487–488).