Я сам в Осанне великолепного жара,
Для обеденных столов ломая гробы,
Трублю сиреной строчек, шофёр земного шара
И Джек-Потрошитель судьбы.
Скорее всего, составители альбома репродукций Тышлера или библиографы, помогавшие им, ошиблись. Возможно, именно у Вадима Габриэловича была задумка подобной пьесы. Тем более что ставить её предполагал театр, организованный им же.
* * *
Вместе с Сергеем Есениным письмо о роспуске Московского Ордена имажинистов подписал Иван Грузинов. В.А.Дроздков, исследователь Вадима Шершеневича, в своей книге «Dum spiro spero» приводит документ, согласно которому Грузинов даже после роспуска Ордена числился в имажинистах. Не совсем понятна при этом мотивация Ивана Васильевича. Особенно когда и Есенин делает из этого тайну и лишь говорит ему: «Так было надо».
Сам же Грузинов начинал как футурист с книги «Бубны боли» (1915); в 1927 году написал «Повесть номер три», в которой отправлял русского крестьянина на Марс, а попутно боролся с футуристами, – то есть вполне имажинистский текст. Литературоведы считают, что в творчестве Грузинова отразилось влияние Есенина: два последних сборника «Малиновая шаль» и «Избяная Русь» наполнены пейзанскими мотивами. Но Иван Васильевич – родом из можайской деревушки, сын крестьянина. О чём ещё могут быть его стихи? Борис Глубоковский, отмечавший его родство с русской деревней, говорил, что Грузинов будто бы топором вырублен из дерева.
Словом, этот поэт впитал в себя и футуризм, и имажинизм, и опыт поэтов «новокрестьянской купницы». Но даже у него есть стихотворение 1920 года, посвящённое Мариенгофу:
Кремля боярский воротник
Пестрят и флаги, и плакаты.
И тленье пеплом лиловатым
На шлемы предков купола.
Соборов каменные латы
Обвил газетный серпантин.
О, этот лязг и бледный крик
И стали, и стекла
Под ножами гильотин!
А сеть осенних паутин
Глаза заволокла.
Под листопадный гул тяжёлый
Кого поёт, кого хоронит
Вечерний ветер злой чернец?
И льют, и льют багрец
На площади и долы
Мои штыком пропятые ладони.
И золото имён
Булыжниками стёрла
Толпа, в туманах, по ночам.
И песнь лоскут кровоточащий
Арканом сдавленного горла.
* * *
Во Франции хорошо знали и русскую литературу, и имажинистов. Когда в Париж приехал Кусиков, появился десяток статей по всей Европе и даже в Америке – о русском поэте, о «красном» поэте, приветствующем революцию.
Часто продвижению отечественной поэзии способствовали французские поэты, те же дадаисты. Или Анри Гильбо – один из основателей Французской коммунистической партии. Илья Эренбург выбрал его в качестве прототипа главного героя своего романа «Необычайные похождения Хулио Хуренито». Гильбо в разгар Октябрьской революции был в Москве. Состоял в Коминтерне. Активно занимался политикой. Но он был ещё и поэтом. Сохранилось его стихотворение «Москва» (1920), отрывок из которого было бы любопытно прочесть:
Тверская. Старое кафе «Домино», как раскалённый лист железа:
Выкидываются новые коленца: это клуб «Союза поэтов»;
Председатель Союза извергает неистощимую иронию,
Изъясняя посетителям изощрённую тайну модернизма.
Невдалеке, по улице вверх, соперничая, титуляясь новаторами,
Имажинисты читают, декламируют свои устаревшие вещи
Грузно скучающим зрителям, лакеям и проституткам,
Между тем как напротив, в «Люксе», в отеле Коминтерна
Золото освещённых окон прорезывает сумрак.
Москва – это Коминтерн, это – Кремль, это – Советская Россия,
И это немножко – весь мир, в его кружении, в его пульсации,
Надежды, брожения, смеси, осадки, соединения,
Вся жизнь, вся химия, вся динамика…
* * *
В газете «Новое русское слово» (25 октября 1925 г., № 4655) появилась заметка Е. Комина «Литературная Москва» 258 258 За предоставленную статью автор благодарит В.А.Дроздкова.
:
«Анатолий Мариенгоф – легендарная бездарность. Имажинисты говорили – издеваясь или боготворя? – об Анатолиенграде. Неестественно длинные пальцы дегенерата – щупальцы. Напудренный “бесстрастный” лоб. Нерусская речь. Выходит на эстраду. Потёртый смокинг. Руки в кармане. Таким же я помню его и в 1914 году. Кафе Домино на Тверской, пониже Камергерского. Тот же смокинг. Замшевые перчатки. Мушка. Плохие стихи. Распинается на эстраде, – и распинает “Христа в Чрезвычайке” .
Анатолий Мариенгоф доволен собой: “ещё не успела академическая лысина увенчать мою голову” .
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу