Олег Демидов - Анатолий Мариенгоф - первый денди Страны Советов

Глядит щёлками глаз.

Плывут казачьи струги.

Татарин посылает стрелу. Впилась она в борт струга.

Федька перевешивается через борт, вытаскивает её, разглядывает:

– Соломинка!

Ковыряет стрелой в зубах.

Плывут струги.

А в чаще —

там…

тут…

здесь…

раздвигают руки сосновые ветви.

Там…

тут…

здесь —

щёлки татарских глаз.

Покажется стриженная голова и скроется.

Поют стрелы. Плывут струги. Стонут зурны. Звенит казацкая песнь».

«Анатолий Борисович Мариенгоф – далеко не новичок в драматургии: он – автор многих пьес, которые вместе могли бы составить большой том. Но ведь каждая пьеса рождается с мечтой о сцене, а не о переплёте. Пьесам Мариенгофа (в этом отношении) катастрофически не везло: на пути к театру они, часто у самого входа, наталкивались на непреодолимые и иногда роковые препятствия. Театральные музы обходились с ним жестоко и даже коварно – не как музы, а как мачехи. Вот несколько примеров.

В 1941 году на сцене Московского театра Ленсовета появилась остроумная, полная движения и юмора комедия Мариенгофа исторического содержания – “Шут Балакирев” (в стихах). Началась война, театр эвакуировался – и пьеса пошла по сценам всего Союза, веселя зрителей самого разного состава. Но вот война прошла, люди и театры вернулись домой, а “Шут Балакирев” исчез: вход на сцену оказался для него закрытым.

В 1951 году в издательстве “Искусство” вышла новая пьеса Мариенгофа – “Рождение поэта” (о Лермонтове), интересная как по трактовке темы, так и в драматургическом отношении. В Ленинградском Драматическом театре уже началась было режиссёрская работа над ней (сначала – Владимир Платонович Кожич, потом из-за его болезни – Илья Юльевич Шлепянов), но вдруг возмутившаяся чем-то старуха Мельпомена, приняв воинственный вид, загородила автору вход в театр и решительно заявила:

“Не пропущу!” Мариенгофу не осталось ничего другого, как отойти в сторону (всё-таки Муза – что-то вроде театрального начальства). Прошло немного времени – и на сцене Академического театра драмы появилась другая пьеса о Лермонтове, насквозь банальная и не достойная памяти о великом поэте, ни театра имени Пушкина, ни даже имени её автора – Бориса Андреевича Лавренёва.

<���…>

Мариенгоф не пал духом и не бросал работы. Настоящий писатель не прекращает боя, пока в пороховнице есть хоть немного пороху. Острая сатирическая наблюдательность, тревожное раздумье о жизни, профессиональная потребность сказаться словом – все черты и свойства не позволяли отступить или замолчать. Нельзя идти по большой дороге – надо искать тропинку, надо отказаться от больших театральных форм и сюжетов и найти другой жанр».

«…1946 год. Мы встретились на даче, на Карельском перешейке. Вечером я должен был развезти гостей по домам. На Карельском перешейке дороги ещё не были реконструированы. Крутые спуски чередовались со столь же крутыми подъёмами. Машина у меня была старая, довоенная, малоповоротливая. Рядом со мной села Галина Сергеевна Уланова, сзади – Д.Д. Шостакович и писатель А.Б. Мариенгоф. На одном особенно крутом спуске Мариенгоф наклоняется ко мне и шепчет: “Вы чувствуете, кого вы везёте? Вы понимаете, как сейчас могут кончиться две биографии?”

(Нас было четверо. Но Мариенгоф говорил только о двух биографиях! Значит, мою и свою он совершенно правильно вывел за скобки.)»

Добавим ещё несколько короткостиший:

Отгремела война. Настало мирное время. Казалось бы, пришла пора решать жизненные вопросы: восстанавливать города и строить новые, налаживать сельское хозяйство и экономику…