Array Коллектив авторов - По, Бодлер, Достоевский - Блеск и нищета национального гения

Действительно, предваряя различные суждения о Бодлере – переводчике По, которые встречаются в нашей монографии и которые разнятся от автора к автору, следует подчеркнуть, что французский поэт переводил прозу По, не столько в точности следуя букве оригинала, не столько верно придерживаясь синтаксического рисунка подлинника, сколько проникновенно вчитываясь в американский язык По, находя в нем созвучия и соответствия современному французскому языку. При этом важно понимать, что Бодлер не подчиняет американский язык По правилам и установлениям современного французского, не покоряет «дикую Америку» «цивилизованной Франции», но, наоборот, настраивает родной язык на восприятие чужеродных языковых элементов: нащупывая в тексте По какие-то опорные слова, словосочетания, синтаксические конструкции, оригинальные метафоры, французский поэт смело и насильственно внедряет их в свой язык, пуская последний в своего рода дальнее, заокеанское плавание. Можно было бы даже сказать, что он «американизирует» современный французский язык, делает его более брутальным, диким, необузданным. Характерно, что многим современникам переводы Бодлера казались слишком буквалистскими, тогда как для самого поэта важно было передать именно «причудливость», «странность» и «чужестранность» текста По, который, заметим здесь, соотечественниками американского писателя мог восприниматься так, будто написан на иностранном языке [24] Об этом см.: McGann J. The Poet Edgar Allan Poe: Alien Angel. . Вместе с тем необходимо не упустить из виду, что, проникновенно вчитываясь в текст По, Бодлер не останавливался перед тем, чтобы вчитывать и вписывать в язык те смыслы, о которых автор оригинала мог даже не подозревать: самый поразительный пример здесь – семантический ряд «perverse», о котором речь пойдет ниже.

Возвращаясь к «петербургским повестям» По в пересказах Бодлера, заметим, что не вполне ясно, что именно было известно парижскому поэту о сибирских зверствах, но для полноты картины злоключений американского вольнодумца в Петербурге, создававшихся распаленным воображением его горе-биографов, обратим внимание на то, что в следующей версии этюда «Эдгар По, его жизнь и его творения», опубликованной парижским поэтом сначала в газете «Le Pays» от 25 февраля 1856 г., а потом в марте как предисловие к переводам «Необычайных историй», петербургская авантюра По не то чтобы опровергалась, но буквально ставилась под вопрос, обрастая в то же время новыми подробностями:

Несколько злополучных карточных долгов спровоцировали мгновенную ссору между ним и приемным отцом, и Эдгар – вот ведь прелюбопытное обстоятельство, которое свидетельствует, что бы там ни говорили, о достаточно сильной дозе рыцарства, присутствовавшей в его неподражаемом мозгу, – задумал присоединиться к войне эллинов с турками. Что приключилось с ним на Востоке? Что он там делал? Исследовал древние побережья Средиземноморья? Почему мы находим его в Санкт-Петербурге, без паспорта – скомпрометированным, в какого рода деле? – и вынужденным обратиться к консулу Генри Миддлтону, чтобы избежать русского правосудия и вернуться домой? – Неизвестно, есть тут лакуна, которую только он сам мог бы восполнить [25] Baudelaire Ch. Edgar Poe, sa vie, et ses ouvrages. Р. 1023. .

Если сравнить этот фрагмент с предыдущим, то приходится признать, что Бодлер не только переписывает свой предыдущий текст о По, ставя под сомнение всю петербургскую эпопею американского писателя, но и вплотную приближается к разгадке тайны, которую автор «Похищенного письма» скрыл выдумкой о путешествии в Россию: продолжая работать над переводами рассказов По и постижением образа автора, французский поэт все глубже проникает и в текстологию , и в психологию американского гения – он явно почувствовал, что в «петербургской повести» По, сколь прекрасной она ни казалась, было что-то не так, что в ней осталось что-то недосказанным, более того, Бодлер понял, что вся она основана на пробеле, если не на пустом месте.

Сколь парадоксальным ни представлялось бы такое предположение, но можно думать, что именно в топосе лакуны, пробела, пустого места метод Бодлера – биографа По пересекается с поэтикой По-рассказчика: и там, и здесь повествование строится на умышленном пропуске, некоей пустоте, которую старательно оберегает рассказчик и которая, в сущности, сводится к намеренной мистификации читателя . Действительно, разъясняя свой писательский метод в анонимной рецензии на рассказ «Золотой жук», опубликованной в журнале «Aristidean», По писал: