Игорь Сухих - Структура и смысл - Теория литературы для всех

Трудно найти другого русского писателя (включая даже Пушкина!), которому больше, чем Чехову, подходила бы идея самосозидания, сознательного строительства собственной жизни. Если спроецировать замечательное лотмановское суждение на нашу проблему, следует признать, что ответом чеховской души на «обстоятельства» были не туберкулез, а «Вишневый сад» и «Архиерей», и смысл его внутренней трагедии стоит искать не в неверности (или равнодушии) близких, а в чем-то ином.

Когда-то я определил доминанту чеховского художественного мира как «сосредоточенное нравственное усилие» [568] См. : Сухих И. Н. Проблемы поэтики А. П. Чехова. Л., 1987. С. 167. Ср.: Сухих И. Н. Проблемы поэтики Чехова. СПб., 2007. С. 326. . Кажется, с мира ее можно перенести и на автора. Внутренняя логика чеховского пути представляется судьбой самоломанного человека в стеклянном мире : здесь нужно было двигаться очень осторожно, потому что вокруг живые и очень разные люди, и в то же время – вопреки всем обстоятельствам – выдержать заранее выбранное направление.

Модус торжествующего победителя или напрасной жертвы в чеховской биографии можно заменить модусом долга . Вместо разгадки мнимых загадок – продемонстрировать драматизм обычной судьбы, противостоящей времени.

Опыт чеховской жизни (и смерти) – универсален и уникален, даже если забыть о собрании его сочинений, «вычесть» писателя из человека.

Может быть, лучшим способом чеховского жизнеописания окажется язык документа, «повествование в тоне и духе героя» (жанр, созданный В. В. Вересаевым опять-таки для биографии Пушкина) [569] См. : Сухих И. Н. Чехов в жизни. Сюжеты для небольшого романа. М., 2010. . Но выбор формы жизнеописания все-таки вторичен. Речь прежде всего должна идти о поиске формулы судьбы .

«Трагедия Пушкина – одна из немногих трагедий девятнадцатого века, выдерживающих резкий воздух двадцатого. И нам, которых не удивишь зрелищем боли человеческой, до сих пор от этого больно» [570] Гинзбург Л. Я. Записные книжки. Воспоминания. Эссе. С. 195. , – записала в середине прошлого века Л. Я. Гинзбург. От биографов тоже зависит, выдержит ли серьезная чеховская драма, обыкновенная история, скептическую, расслабленно-ироническую атмосферу века двадцать первого.

1. Личные и творческие связи Чехова и Толстого хорошо изучены. Стоит вспомнить хотя бы тремя изданиями вышедшую книгу В. Я. Лакшина, коллективный сборник-спутник академического собрания сочинений и сравнительно недавнюю антологию, подготовленную А. С. Мелковой [571] См. : Лакшин В. Я. Толстой и Чехов: В 2 т. Т. 1. М., 2009 (1-е изд. – 1963 г., 2-е изд. – 1975 г.); Чехов и Лев Толстой. М., 1980; Л. Н. Толстой и А. П. Чехов. Рассказывают современники, архивы, музеи… / Сост. и автор комментариев А. С. Мелкова. М., 1998 (далее это издание цитируется в тексте с указанием страниц, датировки встреч и времени высказываний также приводятся по этой антологии). . Поэтому задача наших «положений» – не в расширении круга исследуемых материалов (их сводка если не исчерпывающа, то велика), а в попытке взглянуть на них под иным углам зрения. Речь пойдет не о контактных или типологических связях между текстами, а об отношениях между авторами , в которых проявляются некие общие принципы, модели, архетипы [572] Это понятие используется не в специальном, фрейдистском или юнгианском, понимании, а в самом общем смысле, в ракурсе практической поэтики: архетип – мотив, ситуация или персонаж, регулярно повторяющиеся в истории литературы и культуры, выявляющие ее специфические, глубинные, свойства. Попытку культурно-биографического истолкования архетипа см.: Абрамов П. В. Гёте как архетип поэта: Дис… канд. филол. наук. М., 2006. .

2. Один из вечных культурных архетипов: учитель – ученик.

На русской почве, в русской традиции его можно конкретизировать благодаря одному биографическому эпизоду и одной надписи. В 1820 году В. А. Жуковский дарит юному Пушкину портрет с надписью: «Победителю ученику от побежденного учителя в тот высокоторжественный день, в который он окончил свою поэму „Руслан и Людмила“. Марта 26. Великая Пятница». Оставляя в стороне историческую интерпретацию сюжета [573] См., например: Проскурин О. А. Поэзия Пушкина, или Подвижный палимпсест. М., 1999. С. 52–55. , мы имеем право на уточняющую формулировку: побежденный учитель – победитель-ученик.