Игорь Сухих - Структура и смысл - Теория литературы для всех

«Степной король Лир» – трагедия без катарсиса, преступление без наказания, история о вечности «каких-то еще неизвестных, но логических законов» человеческой жизни.

Пушкинский афоризм из «Цыган» мог бы стать эпиграфом к «Степному королю Лиру».

В начале 1850-х годов Тургенев написал эпиграмму на своего приятеля, хорошего врача и плохого переводчика Шекспира Н. Х. Кетчера («Его точные прозаические переводы лишены художественных достоинств», – осторожно пишут историки литературы).

Кто бы мог подумать, что смысл эпиграммы через несколько десятилетий окажется пророческим для ее автора? Не будучи переводчиком профессиональным, Тургенев стал художественным толмачом, талантливо перепирающим вечные образы и типы на язык русской культуры. В свою очередь, его персонажи, прежде всего – лишний человек на рандеву, становились архетипами русской литературы и жизни.

«Да, душа моя, Тургенев писал, а я вот теперь за него кашу расхлебывай» [487] Чехов А. П. Рассказ неизвестного человека (1893) // Чехов А. П. Полн. собр. соч. Т. 8. С. 157. , – иронизирует циничный чеховский герой в «Рассказе неизвестного человека» (1893), упрекая в следовании тургеневским образцам влюбленную в него женщину.

Но журналист и издатель А. С. Суворин размышлял о том же самом феномене вполне серьезно: «Среди общества юного, настроенного или меланхолией, или литературой, он явился учителем. Он создавал образы мужчин и женщин, которые становились образцами. Он давал моду. Его романы – это модный журнал, в котором он был и сотрудником, и редактором, и издателем. Он придумывал покрой, он придумывал душу, и по этим образцам многие россияне одевались. Многие получали только единственно модный журнал и согласно Тургеневу были счастливы, потому что находили, что выкройка весьма удобна и платье шьется легко» [488] Суворин А. С. Дневник. London; М., 1999. С. 216–217 (запись 14 апреля 1896 г.). .

Тургенев напоминает о традиции неспешного рассказа – с подробным описанием внешности, обстоятельной пейзажной живописью (уже Чехову эта манера казалась устаревшей), прозрачной символикой (гремит гром накануне свидания героя с Верой в «Фаусте», умирает именно первого апреля неудачливый лишний человек), эффектными афоризмами под занавес.

Тургеневские повести и романы – обязательная, неустранимая норма русской словесности, на фоне которой острее воспринимается глубинный психологизм Толстого, «бездны» героев Достоевского, гротеск Салтыкова-Щедрина, импрессионизм и краткость чеховского повествования.

Тургеневские истории любви подсвечены то мучительными сомнениями Гамлета, то безрассудной неистовостью Рыцаря печального образа. Писатель трансформировал вечные образы в национальные архетипы. В этом (хотя не только в этом) его огромное значение в русской литературе.

В собраниях тютчевской лирики произведение, о котором пойдет речь, обычно стоит на одном из последних мест. И это – не простая хронологическая формальность. Особая роль стихотворения в контексте творчества Тютчева отмечена неоднократно. К. В. Пигарёв, крупнейший знаток творчества поэта, считает его «едва ли не центральным в ряду его (Тютчева. – И. С. ) раздумий о месте человека в природе» [490] Пигарёв К. В. Ф. И. Тютчев и его время. М., 1978. С. 311. . В другой монографии о поэте сказано еще определеннее: «Тютчев не написал своего „Памятника“, но создал в 1871 году программное стихотворение „От жизни той, что бушевала здесь…“» [491] Орлов О. В. Поэзия Тютчева. М., 1981. С. 125. . Стихотворение-итог, стихотворение-завещание… Разговор о нем позволяет увидеть некоторые существенные черты художественного мира Тютчева.