Игорь Сухих - Структура и смысл - Теория литературы для всех

Здесь окраску дает бескровное пе… пе… Как картины, писанные киселем и молоком, нас не удовлетворяют и стихи, построенные на

и т. п.

Здоровый человек такой пищей лишь расстроит желудок. Мы дали образец иного звука и словосочетания:

(Кстати, в этом пятистишии более русского национального, чем во всей поэзии Пушкина)» [454] Слово как таковое (1913) // Критика русского постсимволизма. М., 2002. С. 234. .

Крученых одним ударом расправляется и с Лермонтовым (процитировано его стихотворение «Ангел»), и с Пушкиным, цитируя в качестве образца собственное пятистишие. Оно состоит даже не из слов, а из фонетических сочетаний с разрушенными семантикой и грамматикой. Такой тип речи футуристы называли заумный язык, заумь (термин, придуманный Хлебниковым).

«Живописцы будетляне любят пользоваться частями тел, разрезами, а будетляне речетворцы разрубленными словами, полусловами и их причудливыми хитрыми сочетаниями (заумный язык). Этим достигается наибольшая выразительность и этим именно отличается язык стремительной современности, уничтоживший прежний застывший язык…» [455] Там же. С. 236.

Радикальный, предельный характер авангардистского эксперимента Крученых быстро обнаружил свою исчерпанность. Заумные стихи Крученых и других футуристов были эффектны как одноразовый жест, но невозможны как постоянная художественная практика. «Кубофутуристы творят не сочетания слов, но сочетания звуков, потому что их неологизмы не слова, а только один элемент слова. Кубофутуристы, выступающие в защиту „слова как такового“, в действительности прогоняют его из поэзии, превращая тем самым поэзию в ничто» [456] Россиянский М. Перчатка кубофутуристам (1914) // Там же. С. 285. , – утверждал один из первых критиков футуризма.

Вероятно, по этой причине другие подписанты манифестов в своей художественной практике избрали путь, существенно отличный от крученыховской зауми.

В. Хлебников предлагал «сделать заумный язык разумным». В его варианте заумь – это не освобождение от смысла, а, напротив, тотальная семантизация всех элементов языка , включая фонетику; и не личная причуда, а глубинное, уходящее в историческое прошлое свойство языка, способное вновь объединить человечество. «Вся полнота языка должна быть разложена на основные единицы „азбучных истин“, и тогда для звуко-веществ может быть построено что-то вроде закона Менделеева. <���…> Таким образом, заумный язык есть грядущий мировой язык в зародыше. Только он может соединить людей» [457] Хлебников В. Наша основа (1919) // Хлебников В. Творения. М., 1987. С. 624, 628. , – утверждал Хлебников.

Особое истолкование футуризма предложил и В. Маяковский. Его футуризм был прежде всего поэзией города и опытом новой живописи словом и новых ритмов .

Однако общую логику программной эволюции от символизма мы можем изобразить как движения от двоемирия к плоскостному видению этого мира , от многозначного символа к слову как таковому .

При этом обозначенной оппозицией символизм – футуризм типология модернистской эпохи, как уже сказано ранее, далеко не исчерпывается.

В Европе наряду с символизмом в первой трети ХХ века существовали экспрессионизм (искусство деформирующе-выразительного образа), дадаизм (от фр . dada – бессмысленный детский лепет), сюрреализм (направленный на выражение в литературе и живописи сферы подсознательного).

Собственно русскими направленческими изобретениями были акмеизм (опыт новой предметности , противопоставленный, как и футуристическое словотворчество, символистскому двоемирию), имажинизм (близкое экспрессионизму искусство выразительного образа, образа как такового), неореализм (его придумал и обосновал Е. И. Замятин).

«Вы помните пример: облака на вершине высокой горы. Писатели-реалисты принимали облака так, как они видели: розовые, золотые – или грозовые, черные. Писатели-символисты имели мужество взобраться на вершину и убедиться, что нет ни розовых, ни золотых, а только один туман, слякоть. Писатели-новореалисты были на вершине вместе с символистами и видели, что облака – туман. Но спустившись с горы – они имели мужество сказать: „Пусть туман – все-таки весело“. И вот в произведениях писателей-неореалистов мы находим действенное, активное отрицание жизни – во имя борьбы за лучшую жизнь. <���…> Реалисты жили в жизни, символисты имели мужество уйти от жизни , новореалисты имели мужество вернуться к жизни. Но они вернулись к жизни, может быть, слишком знающими, слишком мудрыми. И оттого у большинства из них – нет религии . Есть два способа преодолеть трагедию жизни : религия или ирония. Неореалисты избрали второй способ. Они не верят ни в Бога, ни в человека» [458] Замятин Е. И. Очерк новейшей русской литературы (1918) // Замятин Е. И. Собр. соч.: В 5 т. Т. 5. М., 2011. С. 303–305. .