Михаил Ахманов - Советы начинающим литераторам

Другую героиню "Солдата удачи" зовут Констанция и выглядит она так:

"Милое женское лицо сияло перед ним: кудри цвета темного каштана, нежная упругость щек, зрачки фиалковой голубизны, вздернутый носик над пухлым ртом, будто бы созданным для поцелуев… Девушка мнилась ему знакомой – откуда и как, Дарт был не в состоянии ответить, но твердо знал, что с нею связаны мгновенья радости и горя. Б ы л и связаны… Радость любви и горечь утраты…"

"И снилось Дарту, что он опять стоит в древнем сумрачном зале Камелота, внимая речам Констанции, любуясь ее плавными жестами, вслушиваясь в негромкий голос. На ней было длинное платье, жемчужно-серое, закрывавшее плечи; шея казалась стеблем цветка, а шлейф, когда она двигалась и наклонялась, струился и шелестел по каменным плитам. Женщина в таком одеянии, не открывающем ничего, будит фантазию, подумал Дарт. Она загадочна, как темное лесное озеро, скрывающее в глубине магический венец… и тот, кто добудет его, станет королем…"

Я к своим героиням отношусь с большой нежностью и потому надеюсь, что меня в преисподней на умаага не посадят. Чтоб убедить в этом всех сомневающихся, привожу фрагмент из романа "Скифы пируют на закате":

"Ничем не обделен мир – в том числе и женской прелестью; в его оранжереях и садах благоухают всякие цветы. Блондинки, белые лилии с нежной кожей и глазами словно небесная синева; томные тюльпаны-брюнетки с гибким станом и огненными очами; кареглазые шатенки, чайные розы; огненноволосые красавицы-орхидеи, чьи зрачки подобны изумруду, а губы розовеют красками утренней зари. Но есть девушки, взглянув на которых забываешь о цвете глаз и волос, не видишь, полны ли их груди, стройны ли бедра; одаренные сказочным очарованием, они пленяют сразу и навсегда".

Этот абзац предваряет явление Сийи, девушки-амазонки с пепельными волосами, пленившей моего героя, и в дальнейшем сказано о ней так:

"Движения ее были грациозны, как у лесной лани; плащ птичьим крылом струился по пятам. Она заговорила, и негромкий ее речитатив показался Скифу перезвоном хрустальных колокольцев".

"Ладонь у нее была одновременно нежной и крепкой; кончиками пальцев он ощутил чуть заметные выпуклости – мозоли от рукояти меча. Локоны Сийи щекотали ему шею, легкая туника казалась туманом, окутавшим тело девушки".

"От волос девушки тянуло горьковатым ароматом степных трав, дымом костра и еще чем-то, чистым и свежим – быть может, запахом звездного неба, раскинувшегося над степью".

Ну, и так далее, и тому подобное. Я мог бы множить и множить примеры, но полагаю, что интересней хотя бы вскользь коснуться другого вопроса, который, в силу присущей критикам стерильности, выпал из поля зрения Володихина. А может, и не выпал; может, критика так ужаснули бездарные описания женской внешности, что он решил интимного не трогать. И правильно! Если автор не способен изобразить внешность женщины, то что же он поведает нам о вершине любви, об испанской страсти, индийских ухищрениях и французских забавах?

Все мы знаем, что поведать можно многое и по-разному. Диапазон широк, от возвышенной романтики до скотства, тема обширна, и я затрону ее лишь чуть-чуть, проиллюстрировав несколькими примерами.

Вот любовь Скифа и Сийи под небом ночной степи, любовь нежная, романтическая, а потому – без пикантных деталей:

"Два нагих тела сплетались на травяном ложе, под светом лун, багряном и серебристом; два существа любили друг друга с неистовством юности, когда ритм сердец так легко настраивается в унисон, когда сила кажется неистощимой, а жизнь – вечной. Тонкие пальцы девушки ласкали волосы Скифа, пепельные локоны падали на лицо, и сквозь их невесомую паутину ночь выглядела чарующе прекрасной; ночь из ночей, полная колдовства, краткий миг счастья, подаренный судьбой. Руки Сийи обнимали его, губы касались его губ, плоть сливалась с плотью, дыхание – с дыханием… Он чувствовал трепет ее ресниц на щеке, ощущал биение крови – то медленное, спокойное в минуты краткого отдыха, то стучавшее громовым набатом. Тело ее казалось жарким омутом, обжигающим потоком, стремительным водопадом; он тонул, растворялся в нем, он пил пьянящую влагу жизни, он жаждал исчерпать ее источник, и он страшился этого. Напрасно! Этот родник был бездонным".

Можно ли так изображать соитие? Конечно! Это способ возвышенный, сентиментальный, самый далекий край эротической палитры, трогающий женское сердце – ибо они, женщины, в отличие от нас, мужчин, впадают в соблазн сначала от нежных слов, а уж потом – от остального. Но, разумеется, сентиментальность и романтика всего лишь одна из красок плотской любви; есть тут не только розовое, но кое-что поярче: