В 1910 г. появилась в журн. "Вестник Европы" (февральский номер) статья В. Португалова "Незаслуженно забытый рассказ А. П. Чехова". Критик как бы снова "открыл" "Огни" Чехова и подчеркнул значение этого "незаслуженно забытого рассказа". Португалов полемизирует с критиками типа М. Неведомского, считавшего, что Чехов способен был мыслить только по-обывательски, и высказывает правильную мысль: в содержании "Огней" чувствуется то пытливое проникновение Чехова в жизнь, в психологию людей, которое нашло свое развитие в его последующих произведениях. Однако критик в своей статье, специально посвященной этому рассказу, высказал только общие соображения о значении "Огней", не дав конкретного анализа этого произведения.
Затронула вопрос об "Огнях" Л. Гуревич в том же 1910 г. в статье "Посмертный лик Чехова" (в "Чеховском юбилейном сборнике"). Она ошибочно считает, что хотя Чехов признавал огромное значение научной дисциплины, научных методов мышления, научно добытых знаний, все же положительные знания не утоляли основных запросов его души. Фальсифицируя идейный замысел Чехова в "Огнях", Гуревич делает вывод, что автор "Огней" отверг значительность всякой чисто рационалистической мысли и первый из русских писателей сознательно противопоставил рассудочную деятельность человека тому мышлению, которое берет свои истоки "в иррациональных глубинах нашего духа".
Нужно прямо сказать, что вопрос о своеобразии и значении "Огней" не решен либеральной критикой (а Скабичевский даже договорился до того, что "Огни", как и "Степь", отличаются "калейдоскопичностью и отсутствием идейного содержания".)
Только в советском чехововедении был серьезно поставлен вопрос о значении рассказа Чехова. Этому вопросу уделили внимание в своих работах о Чехове И. Кубиков, А. Дерман, В. , Ермилов и др. Особенно ценным является высказывание об "Огнях". В. Ермилова, который, не ставя перед собою задачи всестороннего анализа этого рассказа, подметил одну из основных особенностей идейного содержания "Огней": ложное мировоззрение может зловеще отразиться в сфере личных человеческих отношений.
* * *
Основное в идейном содержании "Огней" - проблема, пессимизма и связанная с ним "философия" цинического аморализма.
В постановке проблемы пессимизма у автора "Огней" сказалось "знамение времени". Социально-политическая обстановка в России 80-х годов, в эпоху политической и общественной реакции, создавала благоприятную почву для увлечения пессимистической философией Шопенгауэра и моральным учением Л. Толстого. Определенную роль в распространении пессимизма в это время сыграл А. Толстой, который в конце 70-х годов переживал острый духовный кризис и отдал большую дань пессимизму.
В "Огнях" есть прямое указание на то, что пессимизм начал входить в моду в конце 70-х годов, а в начале 80-х стал понемногу переходить из публики в литературу, науку и политику. Не избежал некоторого влияния пессимистической философии и морального учения Л. Толстого и Чехов.
Проблема пессимизма, актуальная для русской интеллигенции 80-х годов, была подсказана чуткому Чехову современной действительности. Но интерес к этой проблеме был продиктован также личным настроением Чехова в то время, когда он, всматриваясь в жизнь, вдумываясь в ее контрасты и противоречия, порой терялся перед сложностью жизни и выражал неверие в возможность глубокого познания жизни. В "Огнях" проявились те "грустно-скептические ноты", которые отметил Короленко в настроении Чехова второй половины 80-х годов. Об этих нотах свидетельствуют также письма Чехова той же поры. В жизнерадостные, брызжущие остроумием письма иногда врываются скептические и скорбные думы писателя о жизни. Так, в письме к М. Киселевой 29 сентября 1886 г, Чехов высказал такую мысль: "Когда я бываю серьезен, то мне кажется, что люди, питающие отвращение к смерти, не логичны. Насколько я понимаю порядок вещей, жизнь состоит только из ужасов, дрязг и пошлостей, мешающихся и чередующихся..." (Т. 13, стр. 235.)
Скорбным размышлениям автора "Огней" о том, что "ничего не разберешь на этом свете", соответствует в рассказе и грустный колорит природы: "... Когда, немного погодя, я видел перед собою только бесконечную, угрюмую равнину и пасмурное, холодное небо, припомнились мне вопросы, которые решались ночью. Я думал, а выжженная солнцем равнина, громадное небо, темневший вдали дубовый лес и туманная даль как будто говорили мне: "Да, ничего не поймешь на этом свете!"
Читать дальше