Рашит Янгиров - «Живые черты Ходасевича» - из откликов современников

Мы с Владиславом Фелициановичем познакомились на общей работе в «Днях» (в Берлине он был сотрудником; в Париже вместе с М. А. Алдановым вел литературный отдел). В редакционной работе, в личном общении раскрылся в поэте — сильный, цельный, редкий человек.

Для него, как пишут сейчас о В. Ф. Ходасевиче, жизнь была в литературе. Но сама литература была для него не парнасской забавой, а подвигом жизни, служением идеалу, которым он горел. В этом смысле Ходасевич был русским писателем-классиком. Он и был потому пушкинианцем, что следовал пушкинской традиции в жизни. Ибо именно Пушкин был первый в России, для кого поэзия, литература были делом жизни, первым делом жизни — я бы сказал, государственным служением. И для Ходасевича — поэту принадлежало по праву место на самых высоких ступенях общественной иерархии. Для него знаком писателя была гордая независимость, совершенная внутренняя свобода. Поэтому он так презирал всякую ложь, всякую приспособляемость в литературе. Поэтому-то он вырвал из своего сердца Горького, которого так любил.

Ходасевич относился к своему писательству как к служению, как своему долгу жизни — и он ощущал всем своим существом, что жизнь требует от писателя не только формы, не только сладких звуков, но и молитв, т. е. глубокого духовного и идейного содержания. Поэт для него не искусный забавник, не ловкий жонглер самыми замысловатыми размерами и рифмами — он должен быть учителем, если уже не дано быть пророком.

Вера, долг, литература — в этих трех словах весь внутренний Ходасевич.

Телом слабый, духом крепкий, среди людей замкнутый, к ним требовательный, а к себе и тем паче, он своему делу — российской литературе — отдал всю жизнь и ушел от нас цельный и большой, вплетя свое имя в венок славы Российской Словесности.

Новая Россия. Париж, 1939, № 65, 12 июля

Сужается наш писательский круг, вымираем мы неукоснительно по равнодушному велению рока, совсем на ущербе остается группа критиков.

О болезни В. Ф. Ходасевича мы услышали недели две тому назад, о том, что его схватил и пригнул тяжкий недуг, нам писали из Парижа. Сначала можно было не придавать очень серьезного значения этим печальным вестям. Потом мы узнали, что Ходасевича перевезли в больницу, и это заставило насторожиться. Правда, и тут мы не теряли надежд и, во всяком случае, не склонны были к пессимистическим предугадываниям. И вот сейчас получена телеграмма: Ходасевич умер.

Он начал рано, ему не было 19 лет. Впрочем, поэты той поры рано выступали в печати, не только сверстники Ходасевича, но и предыдущее старшее поколение. Юношами начали печатать свои стихотворения и Валерий Брюсов, и Блок, и Андрей Белый.

Первое стихотворение Ходасевича появилось в московском альманахе «Гриф». И приютивший его альманах, и самый характер этих стихов определяли тяготение молодого поэта, его увлечение молодой школой новаторов-декадентов, как и его основной литературный путь. Ходасевич больше всего ценил и выше всего ставил поэзию. И в своем понимании он шел по стопам своего старшего собрата и учителя Брюсова, оставившего на нем неизгладимый след. С самого начала Ходасевич был подчинен его влиянию. И учитель, и последователь придавали огромное значение работе, труду автора над самим собой, медленное и упорное прорастание, нелегкое раскрытие собственной личности.

Вместе с Брюсовым, обратившись к своей музе, Ходасевич мог бы повторить тот же приказ и то же требование со ссылкой на себя: «Я тружусь, и ты работай!» И муза обоих была трудолюбива. Жизнь Ходасевича представляется нам длительным и последовательным процессом внутреннего самоуяснения, — оно шло параллельно с усовершенствованием внешней стихотворной формы. Мужание поэта происходило вместе с ростом и раскрытием человека.

Но Ходасевич как писатель формировался не только под влиянием Брюсова. Как бы сам он ни хотел отделить себя от старших символистов, несомненными, неоспоримыми остаются его родство с ними, близость с ними, зараженность ими. Очерки Ходасевича о Брюсове и Сологубе, как и его стихи, выдают эту связь, вскрывают общую школу, единый путь, одно и то же направление, одинаковые цели, общее для всех них понимание искусства и восприятие мира. Ходасевич воспитался на символизме, рос под его настроениями, освещался его светом и связывается с его именами.