Якушин Б.В. - Гипотезы о происхождении языка

Ситуативное знание как содержание стихийно складывающегося опыта было свойственно человеку изначально. Теоретическое знание является специфическим свойством культуры horno sapiens. Оно возникло и развилось в ответ на потребность в обобщенных (для многих ситуаций) правилах поведения как социального (внутри племени, в межплеменных отношениях), так и в условиях природы. Для формулирования таких правил потребовалось абстрагирование общих элементов нескольких близких по поведенческой задаче ситуаций и рекомбинация их (элементов) в некую обобщенную поведенческую схему, включающую, может быть, новые отношения.

Естественным психологическим механизмом порождения такого значения является (мы, правда, забегаем несколько вперед) замещение всей типичной ситуации каким-либо характерным ее элементом в процессе общения, например одним из ситуативных действий, и прежде всего начальным. Важно только, чтобы этот элемент был достаточен для отличения одной ситуации от другой.

Эти-то элементы ситуации (их образы), вычленяясь в качестве сигнальных для всей ситуации в целом, и превращаются в идеальные (абстрактные) объекты, их устойчивости в памяти способствует то, что они закрепляются с помощью образов сигналов. Реализация их в общении с помощью сигнальных действий функционально характеризовалась как команда к действию* что и становится базой языкового развития человечества.

Такой базой не моглобыть ритуальное шаманское действо, как полагают некоторые лингвисты. Первобытный человек не верил в потусторонний мир. Первые ритуальные погребения в Европе и на Ближнем Востоке имеют давность 60 тыс. лет, т.е. относятся к концу периода палеоантропа, тогда как в языковом развитии человек прошел к этому времени достаточно длительный путь.

С другой стороны, этнографическое изучение языковых табу дает возможность сделать вывод: "Древнейшие охотничьи запреты, применяемые к промысловым животным, не связаны с анимистическими представлениями о душе и о духах; они по- видимому, создались еще в доанимистическую эпоху, но в дальнейшем они сильно прониклись чисто анимистическими воззрениями и вообще усложнились"52. Если это так, то первобытный человек не только пользовался языком, но и накладывал на названия существ, с которыми он вступал в рискованные отношения, запреты, обходясь описательными или иносказательными выражениями, что возможно при достаточном богатом словарном составе и многозначности слов.

Если и можно говорить о магическом языке шаманов, то только как об арго, созданном для противопоставления таинственного шаманского действия обычному человеческому поведению.

Поставим вопрос так: если бы люди общались только в наличной трудовой ситуации, потребовался бы им язык? Трудно представить себе обилие сигналов-команд, их требовалось, видимо, всего несколько (на охоте, при собирательстве, при встрече с чужим племенем): "иди сюда", "иди туда", "бей", "берегись", "вижу (слышу)", стандартные сигналы бытового общения. Выражаться эти сигналы могли звуком и/или жестом, а обучение действиям вполне могло обойтись подражанием младших членов племени старшим, т.е. без применения каких-либо знаковых средств.

Острая необходимость в развитой знаковой системе могла возни кнуть лишь в том случае, когда потребовалось сообщить нечто о ситуации, которой не было в наличии, т.е. в условиях воображаемой ситуации. Но была ли необходимость в таком общении? Полагаем, что да.

Здесь опять должна выступить на первый план прогностическая способность первобытного человека. В условиях "поумнения" животных, при плохом качестве оружия (к животному надо было подобраться близко) смертельный риск на охоте и коллективный (требующий управления) ее характер вынуждали человека предварительно готовиться к ней.

Необходимым условием такой подготовки должно было явиться умственное расчленение всей деятельности по решению некоторой поведенческой задачи на отдельные действия: это могло произойти уже в наличной трудовой ситуации, когда вожак племени руководит деятельностью коллектива, отдавая команды к тому или иному действию. Перенос же деятельности в воображаемую ситуацию еще более обострил необходимость в членении деятельности на действия и операции и в осознании их связи в соответствующей целостности. На это обстоятельство обращает внимание А.Н. Леонтьев: «Естественными предпосылками этого вычленения отдельных операций и приобретения ими в индивидуальной деятельности известной самостоятельности являются, по-видимому, два следующих главных (хотя и не единственных) момента. Один из них – это нередко современый характер инстинктивной деятельности и наличие примитивной "иерархии" отношений между особями, наблюдаемый в обществах высших животных, например обезьян. Другой важный момент – это выделение в деятельности животных, еще продолжающей сохранять всю свою цельность, двух различных фаз – фазы подготовления и фазы осуществления, которые могут значительно отодвигаться друг от друга во времени" [15]. Подготовка к охоте и нападению на враждебное племя, очевидно, должна была состоять как минимум в распределении ролей между воинами-охотниками, в обучении при необходимости нужным действиям, в планировании охоты (нападения), т.е. в распределении действий во времени (какие действия должны выполняться одновременно, какие – последовательно).