Олег Трубачев - История славянских терминов родства и некоторых древнейших терминов общественного строя

Не возражая в принципе против мысли Вайана о возможности редкого развития g- перед u- [688], в ряде вопросов с ним можно не согласиться. Прежде всего невероятен вин. п. ед. ч. *manui(n) от −u- основы *топи- , и.-е. *тапи , ср. u- основу ст. — слав, сынъ , вин. п. ед.ч. сынъ < *sun-m , литовск. sunu (*sanum). Далее, нет никаких следов этой предполагаемой u- основы в слав. mọzь. Фактические данные говорят только о возможности существования *mongjo- , мужской основы на −о- [689]. Эта производная форма образована нанизыванием нескольких суффиксов: *man-g-io. Таким образом, мы не видим необходимости вместе с Вайаном признавать здесь органический фонетический процесс *mangu-< *man g u- < *тапи уже потому, что ни *тапи- , ни *mangu- в славянском неизвестны, а развитие нашего *mangjo- из *mangu- сомнительно. Следовательно, образование *man-g-io- , слав. mọzь , ст.-слав. мѫжь проходило главным образом морфологическим путем [690].

Мы подходим к вопросу о материальной природе этих суффиксов. Занимаясь одним из интересующих нас формантов, Ф. Мецгер [691]подчеркивает единичность индоевропейских образований с суффиксом −g- , не позволяющую применить какую-либо классификацию: слав. mọzь , литовск. namiegas ‘домашний, домочадец’, литовск. sargas ‘охранник, сторож’, слав. *storzь [692]. Нельзя, однако, не отметить неполноты перечня, причем упущены слова, как раз наиболее близкие по значению к слав. mọzь: литовск. mer-g-a ‘девушка’ (к греч. μειραξ < *μερ-ιαξ то же), др. — сканд. ekkja ‘вдова’, которое В. Краузе [693]объясняет из герм. *einkjo ‘Alleinstehende’. Герм. *ein-kjo восходит к и.-е. *ein-gjā , этимологически прозрачному производному от *ein- ‘один’ (слав. inъ , лат. unus < *oino-s) в соединении с теми же суффиксами, которые мы обнаруживаем в слав. mọzь: *ein-g-ia (ж. р.) — *man-g-io-s (м. р.). Морфологическое тождество образований очевидно, что находит также поддержку в семантической однородности последних слов: mer-g-a ‘девушка’, *ein-gja ‘одинокая (женщина)’, *man-gjo-s ‘мужчина’. Разумеется, относительный возраст этих образований мог быть различным (*ein-gja- только в скандинавских языках, *man-gjo-s только в славянском).

Сравнение слав. mọzь с названными образованиями кажется более оправданным, чем привлечение сильно затемненного образования литовск. zmogus ‘человек’.

Этим не исчерпывается круг сопоставлений слова mọzь. Ср. латышск. muzs ‘век’. Это слово, в котором И. М. Эндзелин [694]видит старую основу среднего рода −iа-п , может объясняться из балтийск. *mangja- [695], формы, тождественной слав. *mongjo- в mọzь , ср. и соотношение значений ‘век’: ‘мужчина, человек’, аналогичное отношению ст.-слав. вѢкъ ‘век, возраст’: чловѢкъ ‘άνθρωπος’. Э. Леви [696]указывает на близость ст.-слав. мѫжь и литовск. amzis ‘lange Zeit’, др.-прусск. amsis ‘Volk’, но для него эта близость выражается только в общем окончании *-zis и в возможности взаимного влияния.

Если верно то, что сказано о латышск. muzs: слав. mọzь [697], то это, возможно, дает еще одно свидетельство о конце основы слав. mọzь , поскольку в таком случае наличие латышск. muzs ( −iа- основа) исключает мысль А. Мейе о mọzь < *mon-gju-.

Из местных производных от слав. mọzь интересно русск. мужик ‘крестьянин’, ‘грубый мужчина’, с уничижительным эмоциональным оттенком. Лингвисты объясняли последнее образование различно. X. Педерсен выводил суффикс −ikъ из *-inkъ (ср. литовск. −ininkas) и причину наличия −ik- , вместо −iс- , видел в том, что «закон Бодуэна де Куртене, который, между прочим, действует после n и т , не действовал после −in-: мужик » [698]. Иначе объяснял слово А. Вайан: формы на −icь могли развиваться из −ьсь после −уо- основ (словенск. mozic от moz) , но это −ic обычно заменялось −ik: русск. мужик [699]. Но образование мужик нельзя отрывать от такого же образования русск. старик , для которого объяснение Вайана неприемлемо вообще, поскольку starъ — древняя твердая о- основа. Русск. мужик, старик близки по своему суффиксу немногочисленным, но достаточно древним литовским образованиям с суффиксом −eika-, −eika , ср. jauneika ‘jaunylis’, kabeika ‘kuris kabinejasi’ с характерными эмоционально окрашенными значениями, ср. и значение русск. мужик. Ср. еще литовск. диал. seniekas ‘senas’ [700], т. е. sen-ieka-s (чередование различно интонированных долгот −ieka-: eika- ), точно соответствующее по структуре, суффиксу и значению русск. стар-ик, стари-ка (русское подвижное ударение говорит о древней форме *star-ei-ko-s). Производные на *-eiko- нашли преимущественное отражение в восточнославянских языках: русск. старик, мужик , диал. молодик ‘молодой, новобрачный’ [701], сюда же укр. молодик ‘молодой месяц’. Первоначально формы *star-eiko-s и *star-tko-s были очень близки как варианты количественного чередования суффиксального гласного. Положение изменилось только в результате различного отражения закона прогрессивной палатализации: starьcь, старец , но старик.