Олег Трубачев - История славянских терминов родства и некоторых древнейших терминов общественного строя

Древность и словообразовательно-морфологическую, типологическую широту индоевропейских терминов родства иллюстрирует наличие в ней не только классических ранне- и позднеиндоевропейских атематических и тематических моделей развитого словообразования, но и совершенно иных, простейших типов: *ра, *ma, papa, mama. Назвать эти последние слова Lallwörter, nursery-type words еще не значит решить проблему. Эмоциональность употребления, постоянная репродукция этих слов в их «неизменном», ахроническом виде (рус. папа звучит почти так же, как анатолийск., палайск. papa- тысячелетия назад) не должны заслонять факта их глубокой и преимущественной древности, сравнительно с морфологически оформленным *pater, *pəter , производным от «детского» ра. Было бы упрощением считать, что этот словообразовательный акт состоялся абсолютно во всех языках, даже в тех, где нет никаких следов и.-е. *pəter как в анатолийских (Szemerényi, p. 7). Архаизм последних именно в том и состоит, что они остались при названиях отца простейшего типа — atta-, papa-. Автор не очень уверен в том, что слав. *stryjь восходит к и.-е. *pəter или его производному (там же) и, кажется, совсем упускает из виду еще один вероятный славянский его континуант — болг. пастрок ‘отчим’ < и.-е. *pō-pətor- [1452]. Автор справедливо негодует по поводу нередких и сейчас попыток истолковать и-е. *pəter как некий эпитет, имя деятеля ‘защитник, покровитель’ (Szemerényi, p. 9). Однако для нас осталось неясным принципиальное отличие этой семантической реконструкции от той, которую автор предлагает для и.-е. *dhugəter — ‘ the person who prepares a meal’ (Szemerényi, p. 22). В таких случаях лучше писать ignoramus. Со стороны словообразования, очень сомнительно производство *dhugəter с суфф. −ter от вокатива *dhugə (там же), идея, которую автор повторяет в случае с названием жены брата мужа: *ienəter зв. п. *1епə (Szemerényi, p. 92). Логичнее, конечно, и тут признать полную неясность основы. Впрочем, более внимательная проверка значения (‘жена брата мужа’, ‘жены братьев по отношению друг к другу ’) позволяет нащупать четкую семантическую идею оппозиции, которая хорошо согласуется с противопоставительным формантом −ter-. Поскольку в данном случае оппозиция выражается и в значении слова, кажется возможным высказать предположение о соответствующей этимологии корня слова: *ī-na-tər , где *ī- / ie- — указательное местоимение, −nə- < −nо- энклитика, ср. др.-инд. yatará- ‘который из двух’ в качестве базовой конструкции. Кажется, что изложенная гипотеза лучше учитывает специфику употребления и особенности системы. Таким образом, если papa и mama — это, так сказать, дограмматические термины родства, то *īnəter, *ienəter — целиком морфолого-словообразовательная конструкция, сложность которой может говорить о ее позднеиндоевропейской хронологии. Другие образования на −ter занимают промежуточное положение, и этимология их по-прежнему неясна. Это относится, например, к *bhrāter- , о котором можно сказать несомненно только то, что оно принадлежит к именам на −ter-. Едва ли можно считать удачным поэтому авторское членение *bhrāter ‘принеси огонь’ (так Szemerényi, р. 25).

Я не буду подробно излагать анализ термина ‘сестра’ (Семереньи членит не *sue-sor , а *su-esor , согласно своей теории об и.-е. *esor ‘женщина’, гласное начало которого остается для нас неясным), упомяну лишь интересный пассаж (начиная со с. 42) о выделяемом здесь корне *su- ‘род, семья’ и производном отсюда притяжательном местоимении *suo-. Разъяснению первоначальных отношений здесь весьма помогают удачно используемые Семереньи архаические особенности употребления этого местоимения именно в славянском, ср. рус. я — свой, мы — свой , т. е. независимо от лица, что в большинстве языков подверглось вторичной перестройке типа я — мой, мы — наш .

Правда, в других случаях автор не полностью учитывает индоевропейское наследие в славянском, например, его утверждение о том, что и.-е. *auo- встречается в балто-славянском только в производных формах и только в значении ‘дядя’ (Szemerényi, р. 47), необходимо поправить, указав на известное прямое продолжение в н.-луж. wowa , в.-луж. wowka ‘Großmutter, бабушка’, ср. лат. ava ‘бабка’.

В книге Семереньи довольно много новых и, я бы сказал, дерзких этимологии. Например, и.-е. *syekuros он толкует как первоначальное *sue-koru-s ‘глава рода, семьи’ (Szemerényi, р. 65; относительно *sue см. выше, а второй компонент — к греч. κορυφή ‘голова, верхушка’ и далее — к и.-е. *kerəs- ). Не все они убедительны; слав. *ženixъ , позднее производное с суф. −(i)хъ от глагола *ženiti , вовсе нет необходимости реконструировать, вслед за автором, как и.-е. *g u eni-is-o- ‘ищущий жену’ (Szemerényi, р. 74) тем более, что славянский знает только расширенную глагольную основу *jьskati. В целом, книга читается с живым интересом и будит мысль своими — иногда экстравагантными — решениями, каково, например, объяснение и.-е. *g u en-, *g u enā ‘жена’ как производного от *g u u-, *g u ou- ‘корова’ (следуют иллюстрации из современных английских романов и древних классиков, см. Szemerényi, р. 76 и след.). Автор не упускает случая подискутировать, в частности с Бенвенистом, подвергая сомнению положения, введенные последним в научный обиход, ср. вопрос о значении и.-е. *dom- ‘социальная ячейка, семья’ или ‘дом, строение’ (Szemerényi, р. 96 и след.). В работе Семереньи обсуждается огромный материал, выходящий за рамки темы или связанный с ней маргинально [1453]. Огромный пассаж посвящен племенному и социальному названию ārya-. Автор готов в итоге допустить для него заимствованное, неиндоевропейское происхождение (Szemerényi, p. 146). Но прежде чем углубляться в угаритские тексты в поисках переднеазиатского источника этого термина, необходимо принять к сведению факт, что севернопонтийские иранцы, например сарматы, по свидетельству древних, называли сами себя arya — Arii , что делает упомянутую догадку сомнительной.