Яков Лурье - В краю непуганых идиотов. Книга об Ильфе и Петрове

Но гораздо более достоверными, чем «дитя кризиса», и отнюдь не условными выглядят в водевиле советские «обыкновенные люди». Среди них «член горкома писателей» Бернардов — он не писатель, а только обедает в писательской столовой, не железнодорожник, но «числится по Энкапеэсу» и получает бесплатный проезд по железным дорогам, носит костюм, купленный «в распределителе водников за шестьдесят пять рублей», получает молоко как пожарник и ездит на передней площадке трамвая как член Моссовета. А рядом с этой проблемой ведомственного снабжения фигурирует «квартирный вопрос», сильно испортивший, по наблюдениям Воланда, души советских людей. Из-за «квартирного вопроса», собственно, и происходят основные события в «Сильном чувстве»: героиня водевиля красавица Ната, оставив первого мужа, выходит замуж за некоего Стасика. Вот как объясняет почтенная респектабельная мама Наты этот развод своей младшей дочери Рите:

Мама.…у Стасика большая комната!

Рита.Все равно противно! Менять мужа из-за комнаты!

Мама.Но какая комната! (Т. 3. С. 420).

Обнаруживается в быту граждан нового общества и еще одна, достаточно традиционная черта. В «Золотом теленке» советские журналисты объясняли сионисту мистеру Хираму Бурману, что еврейского вопроса в СССР не существует:

— У нас такого вопроса уже нет, — сказал Паламидов.

— Как же может не быть еврейского вопроса? — удивился Хирам.

— Нету. Не существует.

Мистер Бурман взволновался. Всю жизнь он писал в своей газете статьи по еврейскому вопросу, и расстаться с этим вопросом ему было бы больно.

— Но ведь в России есть евреи? — сказал он осторожно.

— Есть, — ответил Паламидов.

— Значит, есть и вопрос?

— Нет. Евреи есть, а вопроса нету (Т. 2. С. 294).

Заметим, однако, что уже в «Золотом теленке» содержался один эпизод, ставивший под сомнение оптимистический тезис Паламидова. В «Вороньей слободке», где проживали Лоханкин и его жена Варвара, жильцы намеревались взломать дверь в комнату полярного летчика, потерпевшего аварию в Арктике.

— Как вам не стыдно? — восклицала Варвара Лоханкина. — Ведь это герой… Вот статья. Видите? «Среди торосов и айсбергов».

— Айсберги! — говорил Митрич насмешливо. — Это мы понять можем. Десять лет как жизни нет. Всё Айсберги, Вайсберги, Айзенберги, всякие там Рабиновичи (Там же. С. 151).

Но «Воронья слободка»— это все-таки пережиток прошлого, коммунальная квартира в провинциальном городе. Однако из текста «Сильного чувства» мы узнаем, что злосчастный вопрос продолжал существовать и через три года после написания «Золотого теленка»— в социалистической Москве. Оправдывая развод Наты с первым мужем, мама приводит еще один аргумент. Фамилия первого мужа — Лифшиц:

…Лифшиц почти еврей, Риточка, — караим! (Т. 3. С. 419).

«Караим Лифшиц»— это старая, еще дореволюционная острота, возникшая в связи с тем, что в царской России близкие к евреям по вере караимы не подвергались ограничениям, и несомненные евреи — Лифшицы, Рабиновичи — иногда выдавали себя за караимов. Но из слов Ритиной мамы мы узнаем, что и в 1933 г. «почти еврей» оказывался не совсем желательной партией для московской молодой дамы.

Однако именно таинственный Лифшиц, появляющийся в водевиле только в последнюю минуту, и оказывается единственным героем пьесы. В течение всего действия он стоит за дверью квартиры и непрерывно пинает ее ногами, срывая торжество и мешая гостям. «Сильное чувство», давшее название пьесе, — это чувство ревности, которое испытывает Лифшиц («караимы почти турки, турки почти мавры, а мавры, сами знаете…») и которое в конце концов побеждает:

Ната (решительно). Зовите Лифшица!..

Открывается дверь, наступает триумф Лифшица. Он идет, маленький, хилый, с бледным одухотворенным лицом. Гости выстроились шпалерами (Там же. С. 437).

Итак, побеждает старая добрая ревность, глупая и смешная, но, по крайней мере, бескорыстная и сильная. Здесь явная, хотя и скрытая, полемика с Юрием Олешей — писателем, с которым Ильф и Петров, как мы уже отмечали, спорили неоднократно. Именно Олеша — и в «Зависти», и в ее драматическом варианте, «Заговоре чувств», и в неоконченной, но очень интересной пьесе «Смерть Занда»— писал о ревности как об отмирающем чувстве. Но в пьесе Ильфа и Петрова рядом с убогим потребительством, погоней за благами, выдаваемыми привилегированным категориям граждан, элементарным бездушием (хозяева изгоняют безработного Пипа и отца Стасика, временно выпущенного из тюрьмы) и «квартирным вопросом» (комната Стасика теряет свои достоинства, когда выясняется, что у него есть отец) единственным «сильным чувством» оказывается ревность.