Владимир Звегинцев - Очерки по общему языкознанию

Итак, образование форм будущего времени в английском языке шло в основном по линии переосмысления модальных значений с использованием аналитических конструкций при постепенном изживании в них дифференциации по лицам. Такой путь развития полностью согласуется со стремлением английского глагола максимально разгрузиться от выражения личных значений.

В немецком языке формы будущего времени развивались параллельно на основе модальных и видовых значений; хотя видовое будущее в конечном счете победило, модальное будущее окончательно не вытеснено из немецкого языка вплоть до настоящего времени. Описательный оборот с модальными глаголами sollen и wollen встречается уже в первых памятниках древневерхненемецкого периода, достигая широкого употребления в период между XI и XIV вв. Причем, в отличие от английского языка во всех лицах употреблялся преимущественно глагол sollen. Но в дальнейшем эта конструкция начинает вытесняться другой (видовое будущее). В библии Лютера она употребляется уже редко, а в современном немецком языке, в тех немногочисленных случаях, когда она используется, обладает значительным модальным оттенком.

Зарождение видового будущего следует отнести также к древним периодам развития немецкого языка. Зачатки его, очевидно, надо видеть в преимущественном употреблении для выражения будущего времени форм настоящего времени перфективных глаголов. Но по мере того как вид в качестве грамматической категории изживается в немецком языке, последовательность применения настоящего времени перфективных глаголов в качестве будущего времени нарушается и уже в древневерхненемецком языке употребляются в этих случаях уточняющие обстоятельства. С XI в. происходит становление аналитической конструкции, состоящей из глагола werden и причастия настоящего времени, которая первоначально имела видовое значение начинательности, но в XII и XIII вв. уже широко употребляется для выражения будущего времени. В дальнейшем (начиная с XII в.) эта конструкция несколько видоизменяется (werden+инфинитив, а не причастие настоящего времени) и вытесняет модальное будущее. В XVI и XVII вв. она фигурирует уже во всех грамматиках как единственная форма будущего времени (наряду с формами настоящего, которые широко применяются в значении будущего времени в разговорной речи и в современном немецком языке). В отличие от английского языка, немецкий, используя для образования форм будущего времени схожую аналитическую конструкцию, сохраняет в ней свойственные всему грамматическому строю немецкого языка синтетические элементы. В частности, глагол werden, используемый в немецком в качестве вспомогательного глагола для образования будущего времени, сохраняет личные формы (ichwerdefahren, duwirstfahren, erwirdfahren и т. д.).

Таковы конкретные пути развития тождественного грамматического явления в близко родственных языках, которое, однако, принимает различные формы в соответствии с частными законами развития, действующими в английском и немецком языках.

Характерно, что подобные же различия пронизывают и лексику английского и немецкого языков, обладающих разными структурными типами и различным образом соотносящихся с понятийными комплексами. На это обстоятельство (трактуя его несколько своеобразно) обратил внимание Палмер. «Я полагаю, — пишет он, — что эти различия следует приписать особенностям английского и немецкого языков как орудий абстрактного мышления. Немецкий значительно превосходит английский простотой и прозрачностью своего символизма, что можно показать простейшим примером. Англичанин, желающий говорить о небрачном состоянии вообще, должен употреблять celibacy — новое и трудное слово, совершенно отличающееся от wed, marriage и bachelor. Этому противостоит простота немецкого языка: die Ehe означает супружество; от этого слова образуется прилагательное ehe-los — «незамужний» или «неженатый» (unmarried). Из этого прилагательного посредством прибавления обычного суффикса имен существительных абстрактных возникает Ehe-los-igkeit — «небрачное состояние» (celibacy) — термин, настолько ясный, что может быть понятным даже для уличного мальчишки. А абстрактное мышление англичанина спотыкается о трудности словесного символизма. Другой пример. Если мы говорим о вечной жизни, мы должны обращаться к помощи латинского по своему происхождению слова immortality — «бессмертие», совершенно отличного от обычных слов die — «умирать» и death — «смерть». Немец опять имеет преимущество, так как составные части Un-sterb-lich-keit — «бессмертие» ясны и могут быть образованы и поняты всяким членом языкового коллектива, знающим базовое слово sterben — «умирать» [225].