Григорий Огибин - Говорить как Путин? Говорить лучше Путина!

Однако риторические вопросы задаются не только для того, чтобы слушатели сами себе на них ответили. Используются они также и для того, чтобы заострить внимание аудитории на том, что сейчас будет сказано. Такими вопросами пестрела нашумевшая в свое время Мюнхенская речь Путина.

Но в то же время возникает вопрос: разве мы должны безучастно и безвольно взирать на различные внутренние конфликты в отдельных странах, на действия авторитарных режимов, тиранов, на распространение оружия массового уничтожения?.. И, конечно, это вопрос серьезный! Можем ли мы безучастно смотреть на то, что происходит? Я попробую ответить на ваш вопрос тоже. Конечно, мы не должны смотреть безучастно. Конечно, нет.

Но это не завершение мысли, а только начало. За словами «Конечно, нет» следует еще один риторический вопрос: «Но есть ли у нас средства, чтобы противостоять этим угрозам? Конечно, есть», – и далее Путин развивает свою мысль о том, как он видит эти средства.

Очевидно, что у риторического вопроса, как уже было сказано, есть только один вариант ответа. Проблема в том, что этот ответ обычно никого не может удовлетворить. «Тебе не стыдно? – Стыдно!» Но что делать? Вам плохо, мне стыдно, но проблема не решена. Поэтому если говорящий задает подобный вопрос, а потом начинает на него отвечать, то у слушателя неминуемо создается впечатление, что сейчас он наконец-то услышит не обычный, банальный, неудовлетворительный ответ, который ответом, по сути, не является, а что-то новое. Выход из ситуации. Решение проблемы. И он, слушатель, начинает слушать с удвоенным вниманием.

Очевидно, что у риторического вопроса, как уже было сказано, есть только один вариант ответа. Проблема в том, что этот ответ обычно никого не может удовлетворить.

Именно этот прием использовали Чернышевский и Герцен в названиях своих книг «Что делать?» и «Кто виноват?». Из этого примера понятно: простой риторический вопрос может так заинтриговать аудиторию, что целые поколения одно за другим будут терпеливо читать тома текста, качество и актуальность которого не являются предметом этой книги.

Риторические вопросы можно использовать так же, как описанный в предыдущем разделе прием опровержения вывода, на который сам же оратор только что навел слушателей. Можно задать вопрос и сразу затем показать, что дело вовсе не в этом вопросе. Например, на совместной пресс-конференции с канцлером Германии Ангелой Меркель 26 ноября 2010 г. Путин сказал:

Сейчас совместный, взаимный торговый оборот – примерно по 18 миллиардов евро как в одну сторону торговли, так и в другую. Ну вот, представьте себе, на 18, – а может быть, в конце года будет 20 миллиардов евро – вот на такой объем немецкая промышленность производит товаров и продает на наш рынок. Много это или мало? А это, как вы понимаете, обеспечение рабочих мест, благосостояние миллионов людей в Германии.

Что бы каждый из нас ни ответил сам себе на вопрос «Много это или мало?», все мы думали совсем не о том. Много ли это, мало ли – это обеспечивает рабочие места и т. д. и т. п. Дело тут вовсе не в количестве.

На ожидании нестандартного ответа строится еще один прием. Этот прием называется интригой. Сейчас станет понятно почему. Вспомним, что президент Путин ответил на вопрос журналиста немецкой газеты «Шпигель» о том, как он, Путин, относится к тому, что канцлер Германии Герхард Шрёдер назвал его «демократом чистой воды»:

Я считаю себя абсолютным и чистым демократом. Но вы знаете, в чем беда? Даже не беда, трагедия настоящая. В том, что я такой один… После смерти Махатмы Ганди поговорить не с кем.

Интрига, особенно удачная, – это очень яркий прием, он вызывает бурную реакцию (смех, аплодисменты) и запоминается надолго. По сути же этот прием очень похож на риторический вопрос. С той только разницей, что за вроде бы риторическим вопросом говорящий обязательно произносит ответ. Но не банальный стандартный ответ, а неожиданный и острый. Так, в декабре 2010 г. у Путина спросили: «Чего на самом деле хотят Немцов, Рыжков, Милов и так далее?» И он, воспользовавшись вопросом, обратил его в интригу и дал небанальный ответ: «Денег и власти, чего они еще хотят?!»

Интрига, особенно удачная, – это очень яркий прием, он вызывает бурную реакцию (смех, аплодисменты) и запоминается надолго.

Небанальность этого ответа заключается в том, что мало кто признается в корыстном характере своего стремления к власти. Как-то так повелось, что в политике принято говорить, что стремишься к власти ради счастья народа, во благо населения. Так что и вопрос, видимо, был задан журналистом для того, чтобы узнать у Путина, как оппозиционеры представляют себе это самое народное счастье и вообще дальнейшее развитие страны. Премьер же повернул вопрос на личности оппозиционеров, их личные корыстные мотивы.