Майкл Векс - Жизнь как квеч. Идиш - язык и культура

Действие шолом-алейхемовских рассказов о Тевье происходит в основном под открытым небом; у Менделе рассказчиком обычно выступает странствующий торговец книгами, который всегда рад поведать о местах, где побывал:

«…Речка бежит, вьется перед глазами, играет в прятки на лугу: вот она скрылась в камышах, исчезла из виду, вот снова появилась, предстала перед тобой во всей своей красе: она усыпана алмазами и золотыми блестками — это подарки любящей тетушки-солнца, что целует ее и смотрится в ее зеркальную гладь. Речка подмигивает тебе, покрывается легкой рябью, тихонько напевая, — и ты распускаешь пояс и заходишь в воду, чтоб освежиться…» {62}

Там, где сейчас проживает большинство идишеязычных евреев, словосочетание «под открытым небом» на деле означает всего лишь просвет между зданиями, но в давние времена, в дальних краях евреи проводили много времени вне дома; они разбирались в окрестных растениях и животных так же хорошо, как и неевреи. При этом для, скажем, нееврейского крестьянина из Польши береза была березой, ива — ивой, а вот эвкалипт — неким неведомым деревом. Слово «эвкалипт» оставалось для него просто словом; такое же недоумение могли вызвать и куда менее экзотические деревья (ель, ясень и т. д.), если они не росли в его местности: крестьянин мог слышать сами названия и знать, что они относятся к деревьям, но понятия не имел, как эти деревья выглядят. Возможно, он даже умел распознать древесину ели, однако никогда не видел живую ель, растущую в лесу. До появления теплиц, СМИ и транспорта, позволяющего быстро перевозить цветы, среднестатистический человек — независимо от национальности и вероисповедания — был знаком только с той природой, что непосредственно окружала его, и с той, которую изображали доступные ему произведения искусства. Иллюстрации к Библии, росписи на стенах церквей и синагог, гравюры и рельефы с видами Иерусалима дали людям некоторое представление о пальмах, львах и верблюдах, но по-настоящему все знали только флору и фауну родных мест; мой отец приехал в Канаду из Польши незадолго до Второй мировой войны, до того он никогда не видел бананов, даже на фотографии, — хотя, по его словам, название «банан» он к тому времени уже слышал.

В повседневных реалиях евреи разбирались не хуже гоев. Они торговали крупным рогатым скотом и лошадьми, служили управляющими в имениях. У них имелся обширный словарный запас, связанный с сельским хозяйством, — и порой эта лексика существенно отличалась от местных нееврейских названий. Портных, сапожников и раввинов лечили народные целители, которые обычно прописывали больным сгулес , снадобья из трав; зачастую пациенты должны были составлять травяные сборы самостоятельно. Подобные рецепты, конечно, не относятся к художественной литературе, но с «природной лексикой» они связаны напрямую.

Почему же тогда знакомство с окружающей средой не нашло более полного отражения в книгах? Самосознательная идишская литература (то есть литература, которая осознает себя таковой) молода: ей немногим больше полутора веков. В сущности, она прошла путь от Чосера до Джойса примерно за шестьдесят лет; традиция пейзажных или каких-либо других описаний просто не успела развиться. Отсутствие литературной традиции, особенно с учетом того, что у еврейских писателей зачастую не было классического образования, — вот одна из главных причин идишской «нечуткости к природе». Европейская литература изобилует образами природы в поэзии и прозе. Посмотрите, как начинаются «Кентерберийские рассказы» Чосера:

Стихи так прекрасны, так полны жизни, что читатели невольно забывают: на английский апрель такая картина похожа не больше, чем они сами. Чосер списал этот отрывок у Боккаччо и Гвидо делле Колонне; английским читателям, за редким исключением, нет дела до того, что перед ними — чудесное поэтическое изображение весны в Италии. Европейская литература действительно богата пейзажной лирикой, которая навеяна как самой природой, так и чужой пейзажной лирикой. Лишь с приходом романтизма литература начала выбираться в леса и поля, что сильно повлияло на творчество еврейских писателей. Когда на идише говорили в Польше, России, Румынии и Венгрии, в нем было много природной лексики: названия растений, животных, насекомых, рыб, а также связанные с земледелием понятия занимают двадцать три страницы (мелким шрифтом, в два столбца) идишского толкового словаря, составленного Нохумом Стучковым. Чего у идиша не было, так это времени выработать набор пейзажных клише, чтобы потом авторы могли повторять их на все лады и переписывать друг у друга.