Майкл Векс - Жизнь как квеч. Идиш - язык и культура

Когда хотят подчеркнуть, что кто-то изрыгает проклятия, а не просто обзывается грубыми словами, говорят «шелтн ви а марк-йидене» , «ругаться как торговка на базаре», или «шелтн зих ви афн фиш-марк» , «ругаться как на рыбном рынке». Это еврейский аналог dozens (традиционная афроамериканская игра, участники которой соревновались в оскорблениях), — но, в отличие от dozens , еврейская словесная перестрелка не имеет такой ярко выраженной сексуальной окраски и предназначена скорее для женщин, чем для мужчин.

В этой игре, как и во всех подобных ей, победу одерживали только на словах; если бы такие пожелания сбывались на самом деле, игроков бы скоро не осталось.

Если бы клоле воспринималось как настоящая угроза, его «адресат» покидал бы поле битвы при первых же словах проклятия, не дожидаясь кульминации. На того, кому и впрямь желают смерти, не тратят времени и слов, просто говорят «чтоб ты сдох». Когда в разговоре всплывает имя Гитлера, евреи не сочиняют изощренных ругательств в его адрес, а ограничиваются кратким йимах шмой («да будет его имя стерто»).

Йимах шмой — одно из самых серьезных еврейских проклятий. Такими словами не разбрасываются. Оно не забавное и не занятное; в переводе на другой язык оно звучит не особо выразительно; это не оскорбление, не способ выразить недовольство или нетерпение. Йимах шмой — настоящее проклятие, которое посылают с целью уничтожить проклинаемого. То, что ваш начальник — скотина, еще не повод прибавлять к его имени йимах шмой — разве что он и впрямь фашист. В данном случае перед нами не шутка, а истинное клоле мит бейнер (дословно «проклятие с костями»). Здесь мы вплотную сталкиваемся с тем самым реализмом [21] См. примечание 3 к предыдущей главе. , на котором так круто замешана еврейская религиозная мысль: стереть имя человека — все равно что стереть его самого с лица земли. Одно дело — просто забыть, как кого-то зовут, и совсем другое — навсегда изъять имя (а значит, и его носителя) из Книги Жизни. Смысл проклятия становится предельно ясен, если прочесть более полную его версию — йимах шмой ве-зихрой , «да сотрутся его имя и память о нем»: человек должен исчезнуть бесследно, чтобы от него не осталось ни детей, ни внуков, вообще ничего.

Есть еще несколько клолес, где обыгрывается та же идея, но уже не с такой смертельной серьезностью, как в йимах шмой. «А клейн кинд зол нох им ѓейсн» («да назовут его именем маленького ребенка») и «зайн номен зол аѓеймкумен» («чтоб его имя пришло домой [с другим владельцем]») хотя бы оставляют жертве право на существование и, по сути, обещают ему внуков: согласно ашкеназской традиции внука называют в честь деда. Следовательно, покойного будут помнить и оплакивать. А вот того, чье имя стерто, нельзя даже забыть, поскольку его никогда и не было; «йимах шмой» отрицает само его существование.

Начинается это проклятие как мицва: «тимхе эс зейхер Амолек» — «сотри память об Амалеке из поднебесной» (Втор. 25:19). Амалекитяне нападали на израильтян исподтишка, убивали женщин, детей и стариков; вражда не утихла и через много лет. В Книге Эсфири говорится, что Аман был потомком Агага — царя амалекитян, которого пощадил не в меру великодушный Саул. Современная традиция причисляет Гитлера к тому же роду, хотя в народе считается, что амалекитяне — предки армян. Когда-то в разговорном идише слово тимхе или мох означало «армянин»; в Исходе 17:14 сказано «Ки- мохоэмхе эс зейхер Амолек» — «Я бесследно сотрупамять Амалека» (то есть память об амалекитянах), хотя у евреев не было особых конфликтов с армянами. Из Библии стирали и другие имена, но все же «йимах шмой» ассоциируется прежде всего с Амалеком. Обычно, расписывая новую ручку, евреи выводят «Амалек» (разумеется, еврейскими буквами), а потом тщательно зачеркивают написанное, пока оно не будет «бесследно стерто».

Видимо, это единственный способ исполнить заповедь. Раз Амалек упомянут в Торе — вечной и неизменной, — мицву никогда не удастся выполнить до конца, ведь всегда будет Тора, где записано его имя. Если бы Моисею разрешили действовать по собственному усмотрению, а не просто писать под Божью диктовку, то заповедь, несомненно, выглядела бы так: «изгладь память как-бишь-его». Тогда следующие поколения не знали бы о бесчинствах амалекитян и не понимали бы, о чем идет речь в мицве.

Йимах шмой — настолько страшное проклятие, что им не станут бросаться в быту; образованное от него разговорное слово йимах-шмойник (форма женского рода — йимах-шмойнице ) никогда не скажут в адрес человека, которого и вправду хотят стереть из Книги Жизни. Оно означает «негодяй», «злодей», но не до такой степени, чтобы посылать ему само проклятие. Военный преступник или террорист заслуживает пожелания «йимах шмой» , а сукин сын — всего лишь титула «йимах-шмойник» .