Владимир Колесов - Язык Города

Д. С. Лихачев, специально изучавший в 30-е годы воровской жаргон, заметил, что и в вывернутом наизнанку обычном русском слове, и в таинственном звучании чужого слова проглядывало желание скрыться, хотя бы на время исчезнуть из вида и со слуха. То была попытка магическим отношением к миру зашифровать этот мир непонятным словом. Магия слова. Слово — сигнал, с помощью которого можно воздействовать на этот мир. Кроме того, воровская речь очень экспрессивна. Она вся рассчитана на непосредственность чувства, на эмоцию, с помощью особого слова пытается внушить нечто важное для воровской среды. Отсюда и игра словом, на первый взгляд невинная. В почете особые клички, запретные слова или слова, заменяющие одно другим. Подобная речь, воздействуя на эмоции, не рассчитана на длительное существова ние. В каждом новом употреблении она как бы рождается вновь, обновляясь в формах и знаках, чтобы хотя таким образом сохранить таинственную привлекательность. «Плодовитость воровской речи, — писал Лихачев, — напоминает плодовитость рыб — чем больше они мечут икры, тем больше ее погибает (характерная черта низших организмов)».

Такой она и была — неустойчивая по значениям и слишком выразительная по эмоциям, чтобы служить долго. Это не язык и даже не речь как живая форма народного языка. Это жаргон, который уходит... Но не сразу. Особенно в 20-е годы экспрессия воровского жаргона казалась живой и привлекательной, и она захватила многих. Засорение подобными вульгаризмами русской речи приняло такие размеры, что пришлось специально писать исследования и, составляя справочники и словари, настойчиво предостерегать молодежь против злоупотребления жаргоном.

Однако в городском просторечии многие из них остались и даже — неожиданно для всех — получили новую жизнь. В 30-е годы XX в. тихо, сначала как будто в шутку и всегда в переносном смысле вошло в разговорную речь выражение по блату 'незаконным образом', т.е. как у блатных (ср. у Л. Леонова: Он был тот, на которого смотрел весь воровской мир, блат). Впервые оно возникает в русском лексиконе в «Толковом словаре русского языка» под редакцией Д. Н. Ушакова с застенчивыми пометами «новое», «просторечное», «вульгарное». В новейших словарях это имя существительное блат, и уже без помет. За этим словечком мы легко разглядим слово blat 'посвященный' (из идиш), которое поначалу перешло в польский язык (там оно значит 'укрыватель' либо 'взятка'), а оттуда и в русский воровской жаргон: там блат — 'преступление'. Так какой же смысл скрывается за этим «международным» словом, в котором отложились значения разных языков, эпох и культур?

До революции только в речи купцов, мешан да бедного городского люда встречалось простое слово лад* но, известное издавна. У бытописателей много примеров: — Теперь выпьем! — Ладно (Н. А. Лейкин);

— Ладно, ладно,—отвечал он.— Помолчу! (А. Ф. Вельтман). И А. П. Чехов частенько вставлял в свои рассказы речь такого рода публики, и М. Горького упрекали за изобилие подобных вульгаризмов в прозе.

Даже у В. И. Даля не встречаем ладно как утвердительную частицу в значении 'хорошо, согласен, пусть будет так'. Отмечает он слова ладненько, ладновато, ладнушко как характерные для речи русского крестьянина, с некоторым любованием старинным корнем: рядком да ладком. И слово ладно он употребляет в его исконном значении — 'подходяще, удобно'. Ладно в значении 'хорошо' (и усеченная форма ладьй) возникло в воровском жаргоне столицы в XIX в. Его восприняли близкие к этим деклассированным элементам слои городского населения и понесли дальше. Слово казалось выразительным, не в пример заменяемым им изрядно и хорошо.

После революции слово упорно стремилось в круг литературных. Если словарь под редакцией Д. Н. Ушакова называл ладно просторечным словом, то словарь С. И. Ожегова считает его разговорным, т. е. почти литературным; в современном четырехтомном «Словаре русского языка» слово ладно тоже охарактеризовано как разговорное.

Одновременно в том же значении входили в оборот и такие старинные слова, как прекрасно, отлично и др. Судя по стилистическим пометам, С. И. Ожегов слово прекрасно еще предпочитал слову ладно; слово же отлично, известное героям А. Н. Островского и Л. Н. Толстого, в сознании долго связывалось с иностранными словами (по всей видимости, это и есть перевод английского слова). Выходит, постепенность включения слова в литературную норму объяснялась конкуренцией вариантов, пришедших из разных социальных слоев общества. Ладно долго «прилаживалось» к книжным прекрасно и отлично, вбирая в себя их значение, но сохраняя собственные эмоции.