Елена Коровина - Знаем ли мы свои любимые сказки? О том, как Чудо приходит в наши дома. Торжество Праздника, или Время Надежды, Веры и Любви. Книга на все времена

Словом, наш добряк-толстяк Шарль Перро оказался во всем первым. Ему самому в то время уже почти семьдесят лет, но он был бодряк и энтузиаст. Собирая лучшие французские сказки, поездил по стране, несмотря на возраст. Вы ведь помните, дорогие читатели, что мы уже очень и очень подробно говорили о сказках Перро в первой книге «Знаем ли мы свои любимые сказки?». Конечно, стоит напомнить: в «Сказки матушки Гусыни» входят восемь сказок:

• «Спящая красавица»

• «Красная Шапочка»

• «Синяя Борода»

• «Кот в сапогах»

• «Волшебницы»

• «Золушка»

• «Рике с хохолком»

• «Мальчик с пальчик»

Сегодня традиционно в этот сборник включаются и еще три сказки, напечатанные Перро раньше: «Гризельда», «Смешные желания», «Ослиная шкура». Эти сказки написаны Шарлем в стихах. И между прочим, были прочитаны им под Рождество 1693 года в покоях «короля-солнце». Так что все в русле традиций.

Г. Кларк. Иллюстрация к сказке «Синяя Борода»

Да и в самом деле – КАКОЕ время больше всего подходит для бала Золушки или поцелуя Спящей красавицы? А КОГДА Красная Шапочка отправляется с пирогом к бабушке, как не в праздники? Словом, волшебные сказки Перро прекрасно ложатся на времена чудес. Правда, сюжеты этих сказок, которые мы, казалось бы, знаем наизусть, таят в себе множество тайн. Но на то и волшебные сказки. А про тайны и про историю создания «Сказок матушки Гусыни» можно почитать подробно в первой книге «Знаем ли мы свои любимые сказки?». Сейчас для нас важно, что Шарль Перро начал ТРАДИЦИЮ, о которой мы говорим.

И еще – после сказок Перро, которые очень понравились самому королю Людовику XIV (а это, как известно, последняя инстанция – кто сможет возразить «королю-солнце»?), никто уже (хотя бы во Франции) не говорил, что сказка хоть и обработанная, но все равно в истоках народная, – «низкий жанр».

В следующем, XVIII веке сказка явилась нам таким шедевром, как «Красавица и Чудовище» Мари Лепренс де Бомон. Уж ее-то вы знаете, особенно вариант наш, российский, – «Аленький цветочек» С.Т. Аксакова.

В XIX веке жанр сказки стал основой для литературы романтизма, особенно немецкого. Именно романтики поняли, что жизнь нельзя объяснить полностью с практической точки зрения – понятности и обыденности. Там, внутри бытия, так же как и внутри человека, в тени его души, всегда оставалось ЧТО-ТО непознанное, необъяснимое. Темное и никак на свет не выходящее. Там, на грани фантазии и реальности, всегда таилась бездна. Некая двойственность. Или множественность. Ее нельзя было проверить. Нельзя объяснить. Но познать, описать очень хотелось. Разве именно жанр сказки не подходил для этого более всего? Сказки с ее естественной иррациональностью – волшебством, фантазией, чудом. Сказки с ее вечным сопоставлением Добра со злом и неистребимой верой в победу светлых сил. Может, поэтому сказка никогда не боялась заглядывать в самые темные тайники человеческого существа?

В. Гобл. Иллюстрация к сказке «Красавица и Чудовище»

Романтики заглянули человеку в душу и нашли все многообразие мира. Ведь дважды два – не всегда четыре. И жизнь болезненно не втискивается в рамки заранее составленных расписаний. В жизни вообще много необъяснимого, непонятного. А в душе человека романтического склада всегда жива мечта, поэзия, фантазия. Но за это часто приходится расплачиваться. Что выбрать – синицу в руке или журавля в небе? Сложность такого выбора рождает неуверенность, томительное предчувствие, непонятность собственных желаний, двойственность натуры и вечное стремление к чему-то почти всегда недостижимому. Поэзия, красота, тайна зовут куда-то из будничного, опостылевшего мира. Помните, как у русского романтика Александра Грина: «Несбывшееся зовет нас, и мы оглядываемся, стараясь понять, откуда прилетел зов». Все это – основные мотивы романтической прозы. Что же могло быть естественнее для воплощения такого мировоззрения и искусства, нежели СКАЗКА?

Наступил ее звездный час. Сказка одолжила свои волшебные настроения литературе и поэзии. Однако и жизнь, с ее жестокими реалиями, врывалась в сказки. И тогда чудо оборачивалось жесткой фантасмагорией, как в сказках Гофмана.

Его книги мы знаем. Но есть и еще один романтический сказочник, чье творчество для нас почти тайна. А между тем и он, как Гофман, создавал традицию рождественской сказки. И сразу стоит вспомнить, что этот писатель был самым тесным образом связан с Россией. О ком речь? Об Адельберте Шамиссо и его загадочной истории о человеке, который лишился собственной тени.