Константин Яковлев - Как мы портим русский язык

Вопреки правилу наши учёные грамматисты [3] Ответственный секретарь журнала «Русская речь» кандидат филологических наук В. Я. Дерягин, прочитав мою статью в «Северном рабочем», заметил: «Не надо охаивать «грамматистов» огульно. Они разные бывают, как и литераторы, журналисты и т. п. Ведь, согласитесь, бережное отношение и любовь к родному языку или, напротив, пренебрежение им — эти качества зависят не от рода занятий, а от чего–то другого» (письмо от 19 июля 1968 года). Полностью согласен с ним: действительно, это зависит от чего-то другого. Я знаю, есть «учёные грамматисты», болеющие за родной язык, их немало. Но в данном случае, когда вопрос поставлен в общем виде, мне думается, незачем вдаваться в историю, говорить о роли «грамматистов» — защитников русского языка; достаточно сказать о конечном итоге, о том, что «узаконено» в науке. Поэтому оставляю выражение «учёные грамматисты», полагая, что под ним само собой разумеются те, кто повинен в этом беззаконии по отношению к языку. — любители «вмешиваться в языковые процессы и направлять по желаемому руслу» — освободили «залётные» слова от законов русского языка и предписали не склонять даже те, что склонялись. Стоп, тургеневско–толстовский «кофей»! Назад! Другие (вроде парашюта и панциря) оказались избавленными от обязанности подчиняться русскому правописанию. (Так и вспомнишь слова печально известного академика Греча: «Пусть целый народ единогласно употребляет известное слово несогласно с правилами моей грамматики, я всё равно скажу, что оно употребляется неправильно».) И ведь до чего дошло: в пору «Предложений по усовершенствованию русской орфографии» замахивались и исконно русские слова писать на манер иностранных. (Очень подкупает простота правила: после Ц всегда писать И, как в иностранных словах, — не моргнув глазом объясняли усовершенстеователи.) Так объявились было пресловутые огурци, конци и другие — не то русские словеса, не то иностранци. Впрямь забоишься за русский язык, если уже не «залётные» слова на свой лад, а свои на чужой почнем переиначивать, не всегда отличая общественную потребность от желания личного, собственным дурным вкусом подсказанного.

Да и не в одних усовершенствователях дело. Народ действительно стал грамотным, образованным и теперь не станет превращать катабасис в катавасию, а если кто и попытается, его тут же остановят знающие друзья, уличат в искажении слова. А газеты, а радио, телевидение? Они–то ведь и стали теперь законодателями языка. Сказанное слово сразу — на миллионы слушателей! А переиначивающий как введёт в обиход что–то своё? Ну, посмеются в цехе, в бригаде, учреждении — на том и остановка. Так что рассуждения о переиначивании — лишь красивые слова, и обольщаться ими не приходится. И правильнее — не успокаивать читателей, а воевать против «залётных» слов, если они даром едят хлеб в нашем языке да ещё и вредят ему при этом.

Здесь имеется в виду вред во всём объёме — и засорение, и искажение, порчу самого языка, лишаемого красоты, силы и определённости, выразительности, и непонятность или чужеродность слов, когда не близки они уму и сердцу людей. И то сказать: не всякое иностранное слово достаточно хорошо, точно понимается («политика разделения», я уверен, понятнее, чем «политика апартеида» или «политика апартхейда»). Если же вдобавок начать соревноваться, кто больше модных словечек наскажет, то и бог знает, чем все это кончится. А наука? Подчас не больше ли трудов составит сквозь специальную терминологию продираться, чем усваивать то, что за нею скрыто? Терминология же порой бывает и не нужна для дела и никогда в жизни не понадобится.

Конечно, будет ещё потребность и в новых заимствованиях, поскольку новые открытия будут совершаться, очевидно, не только русскими. И против необходимых слов, пожалуй, никто не возразит, как не возражают сейчас против электричества и радио, против электроники и космоса По к чему же заведомое «тяготение», модничанье, загромождение и уродование языка словесным хламом? Тем более не существует решительно никакой причины становиться в ряды защитников «тяготения». Нет и оснований для защиты.

Когда уже к концу идёт этот разговор о главной и всё более растущей беде русского языка, я не могу не высказать иногда возникающие сомнения: возможно ли сдвинуть горы накопленных «наслоений» не то что в языке, а в головах многих людей — от именитых учёных до самых обычных газетчиков, работников радио и телевидения, а подчас и работников полей и заводов, хоккейных и футбольных болельщиков.