Но зато в противоборстве с прозой, обладающей эпическими жанрами, поэзия еще основательнее утвердилась в том своем свойстве, которое определилось благодаря Тютчеву в момент его «конфликтной» встречи с Пушкиным. Свойство это – художественная метафизика (создание лирического образа в соотнесении с первоосновами бытия) в единстве с романтической эстетикой. «Всякая метафизика есть не более как усилие человеческого ума обнять мировой дух», – определил В.П. Боткин в статье «Стихотворения А.А. Фета». Вот это «усилие» всё настойчивее начинает воплощаться в поэзии. Стихотворная лирика тем самым доказала прозе, что и она может, только «малыми» жанрами, раскрывать не только мир человеческой души, но и проникать в онтологическую бесконечность. Это на протяжении всех 1840-х годов осуществлял Тютчев («Живым сочувствием привета…», «Глядел я, стоя над Невой…», «Колумб», «Море и утес», «Неохотно и несмело…», «Итак, опять увиделся я с вами…*»), а А.В. Кольцов («Поэт», «Жизнь», «На новый 1842 год») и Е.А. Баратынский («Скульптор», «Пироскаф») в самом их начале. В этом направлении происходит формирование лирической образности и в поэзии Н.П. Огарёва («На сон грядущий», «Ночь», «Я наконец оставил город шумный…»).
Основные закономерности развития поэзии 1850—1870-х годов
Уже в 1840-е годы произошло породнение романтической метафизики с «чистым искусством», стремящегося к воплощению только идеального мира, озарённого «улыбкой красоты» (А.А. Фет). Это слияние создало еще более прочную эстетическую основу для романтического «двоемирия», что зримо проявляется в лирическом творчестве В.Г. Бенедиктова, АА. Григорьева, А.А. Фета, А.Н. Майкова именно в 1840-е годы. «Я созерцал явленья красоты» («И тщетно всё»), – писал Бенедиктов в 1846 г., и таким созерцанием пронизана вся романтическая поэзия этого периода. Естественно, такая поэзия не искала встреч с «натуральной школой».
А вот другое направление в поэтическом развитии формировалось под диктатом этой школы, согласуя лирическую образность с «принципом дагерротипия» (натуралистическая фотографичность), который укоренился прежде всего в физиологическом очерке. Этот опыт прозы активно перенимала поэзия, что привело к сгущению в ней социальных и гражданских мотивов с ощутимым вкраплением элементов сатиры. Таким образом, к началу 1850-х годов в поэзии во весь голос заявила о себе социально-гражданская лирика, путь которой прокладывал прежде всего Н.А. Некрасов, создавший в 1840-е годы «Чиновника», «Стишки! стишки! Давно и я был гений?..», «Современную оду», «В дороге», «Пьяницу», «Когда из мрака заблужденья…», «Родину», «Псовую охоту», «Еду ли ночью по улице темной…». Укоренению гражданского начала в лирическом творчестве содействовала поэзия петрашевца А.Н. Плещеева, призвавшего к всеобщему счастью и благоденствию:
Вперед! Без страха и сомненья
На подвиг доблестный, друзья!
Зарю святого искупленья
Уж в небесах завидел я!
По сути дела, эти два направления, постоянно находясь в состоянии отталкивания и притяжения (в романтической поэзии могли появиться сатирические мотивы, а в социально-гражданской лирике вспыхнуть мотив красоты), предопределили путь развития поэзии в 1850—1870-е годы. Первое направление привело к тому, что в поэзии возникла «тютчевская эпоха», которую можно назвать малой эпохой внутри большой литературной эпохи. Движение поэзии в этом направлении обусловило не только «магическое» воздействие лирики Тютчева, сила которого передана в лирических посланиях П.А. Вяземского, Ф.Н. Глинки,
А.Н. Майкова, А.А. Фета, Я.П. Полонского, А.Н. Апухтина, но и статьях Н.А. Некрасова, И.С. Тургенева, А,А. Фета о поэзии Тютчева, в которых была подчеркнута величайшая значимость его художественных открытий. В статье 1854 г. «Несколько слов о стихотворениях Ф.И. Тютчева» Тургенев укажет на это с твердой убежденностью: «Мы сказали сейчас, что г. Тютчев один из самых замечательных русских поэтов; мы скажем более: в наших глазах, как оно не обидно для самолюбия современников, г. Тютчев, принадлежащий поколению предыдущему, стоит решительно выше своих братьев по Аполлону». В стихотворении «Ф.И. Тютчеву» Полонский, сравнивая тютчевскую поэзию с притягательным «огнем» (символ высокого творчества), выразит ту же самую мысль:
Глухая ночь меня застигла,
Морозной мглы сверкающие игла
Открытое лицо мое язвят;
Где 6 ни горел огонь, иду к нему, и рад —
Рад верить, что моя пустыня не безлюдна,
Когда по ней кой-где огни ещё горят…
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу