Виктор Петелин - Мой XX век - счастье быть самим собой

Обнимаю тебя, Анатолий Николаевич. Желаю тебе здоровья.

20 апреля 1986 г. Твой Виктор Петелин».

«Дорогой Виктор Васильевич!

Обругал ты меня справедливо, правильно. Спасибо за искренность. Вина моя была бы значительней и неискупимей, не осознай я ее сам на другой же день после отсылки письма и не покайся тебе во втором письме. Когда я сейчас каюсь (прости, Виктор Вас), это одно, а когда я поймал себя на неприветливости сам и тут же сообщил тебе – это другое, Виктор Вас. Это – как добровольная явка с повинной, и ты, пожалуйста, учти ее при окончательном приговоре и определении меры наказания.

Второе. Поскольку все же проступок совершен, и проступок для меня не просто предосудительный, но досадный, обидный, я должен выяснить его природу, истоки.

Эгоизм и самовлюбленность? Но для меня, всю жизнь работающего на других (свои книжки приходится писать ночью, в выходные дни, в отпуске, в больнице, в санатории и т. п.), эгоизм и самовлюбленность отвратительны.

Пренебрежение к тебе? Тоже вещь невозможная, потому что я тебя братски люблю, всегда с интересом читаю твои книги, считаю серьезнейшим критиком и прозаиком, ты об этом давно знаешь, есть вещественные доказательства: письма (если ты их не выбросил), внутренняя и внешняя рецензии и, наконец, я сам, радостно улыбающийся тебе при каждой встрече, даже если в ту минуту мне худо. Так? Если так, то просьба приступить к делу. Кроме того, найдутся, наверно, свидетели, можно взять их показания.

Что же в-третьих? В-третьих, дорогой Виктор Васильевич, очевидно, что я еще не выздоровел и порядком измотан за пять месяцев болезни (то сердце вставало, то грозили не лучшим: рак, рак...).

А больные, они ведь сосредоточены на себе, готовы без конца рассказывать о своих хворях, любят, чтобы их жалели, хвалили (спасибо тебе!), обращали на них внимание. Этот временный эгоизм больного не есть эгоизм как таковой, ибо замкнутость внимания на себя самого происходит, вероятно, от включения защитных средств организма, от работающего инстинкта самосохранения – сознание оберегает больного от новых опасностей и утешает его разными знаками внимания, сочувствия, похвалы (снова кланяюсь и благодарю). Именно поэтому, прочитав твою книгу, я в первую очередь кинулся сказать о том, что меня поддержало, благодарил тебя, а о Шолохове не особенно тревожился, поскольку 1) судьба его не обделила, 2) книгу твою о нем я читал, если не ошибаюсь, еще в 1966 году, двадцать лет назад. Да и другие известные писатели не обойдены вниманием, почестями. Но дело даже не в этом. Дело в том, что написать сразу после прочтения о такой серьезной книге, где столько имен, показан актив нашей современной лит-ры, я просто пока не в состоянии. Во втором письме я коснулся некоторых имен, но это скорее для того, чтобы ты знал: книга прочитана сразу же, как и прежние твои книги, где обо мне не было ни слова, и я так же радуюсь ее выходу.

Ну ладно, чего размазывать. Письма не лучший способ общения. Вот, бог даст, выздоровлю – повидаемся, и ты мне врежешь сполна. А я буду обороняться, если сумею. Я еще не могу говорить (при крайней необходимости – 30 слов в сутки, строгий лимит, ошалел от химии, уколов, вливаний в гортань, горькой травы чистотела)... И голос сиплый, как у сифилитика, исчезающий... А сердце работает под сустаком и нитронгом. Будь ты здоров, поклон Галине Ивановне и чадам. Твой А. Жуков.

Сегодня возвратился с процедуры и купил сборник русских народных песен с клавиром, полистал в автобусе – такое богатство, сколько у нас драгоценного. Жив буду – петь буду, а дочь станет аккомпанировать. Приедешь послушать? Приезжай, не сердись».

«Дорогой Виктор Васильевич!

Верно говорят, поспешишь – людей насмешишь. Вот и я вчера с ходу откликнулся на твою книгу, увлекся нашим дорогим товарищем Жуковым и о главном забыл – эгоист несчастный.

А главное в твоей книге, конечно, то, что Россия – любовь твоя, наша любовь, и мы в ней малые частички, составляющие ее атомы, а то и меньше. Большое же, основное – это общие наши заботы, в которые ты вглядываешься и, оценивая по ним, отбираешь нас в свой российский колхоз (литературный).

Словом, следя за современным литературным процессом в целом, ты вычленяешь какие-то характерные тенденции, имена, достижения нашего времени и по-хозяйски возвращаешь литературе несправедливо забытых или обойденных вниманием критики писателей. К стыду своему я ничего не читал у Але-дра Яковлева, пропустил Дмитрия Зорина «Русская земля», которых ты оцениваешь как серьезных, значительных писателей. Сделано это доказательно, придется вот читать, несмотря на занятость и хвори.