Виктор Петелин - Мой XX век - счастье быть самим собой

Анатолий Иванов отложил в сторону журнал и задумался. Затянувшееся молчание прервали вопросом:

– А Шолохов читал поэму?

– А как же. Недавно мы были в Вешках. Он сначала высказался против ее публикации. Ну, думаю, завал: поэма-то уже набрана. Тогда Фирсов говорит: «Давайте, Михаил Александрович, я ее прочитаю вслух». Прочитал ее вдохновенно. Тогда Шолохов взял у Фирсова текст поэмы и на уголке первого листа написал: «После исправления – смиряюсь». Ясно, как человек скромный, он против этой юбилейной шумихи.

– А что ж ты, Анатолий Степанович, не напишешь об этих встречах. Ведь же очень интересно взглянуть на Шолохова глазами такого художника, как ты, – упрекнул нашего рассказчика кто-то из нас.

– Это вот критики – народ смелый. – Иванов показал на меня. – Взяли да и написали книгу о Шолохове, а мне что-то боязно. А вдруг ничего не получится. Ведь какой человечище. Невозможно его постигнуть.

– О чем ты с ним говорил? – задал и я вопрос.

– О чем говорили-то. Да о многом, о жизни, обо всем. Столько проблем. Как-то приехали в Вешки. Пообедали, а потом пошли в кабинет и часа четыре там сидели. В хорошем он был тогда настроении. Разрешил даже фотографировать. То Фирсов незаметно встанет и щелкнет фотоаппаратом, то я. Хоть и не любит Шолохов, когда вокруг него суетятся, но тут что-то произошло с ним, снисходительно смотрел на наши озабоченные лица. Не то что разрешил снимать, а просто не замечал. Рассказал, как в 30-е годы все туже затягивалось вокруг него кольцо. Нет, жизнь не баловала его, путь его не был усыпан розами. Может, поэтому он сейчас выглядит старше своих лет.

Ростовская писательская организация направила нашу группу по маршруту Красный Сулин – Морозовск – Тацинский – Белая Калитва. Повсюду наши выступления проходили успешно. (В Ростове к нам присоединились писатели П. Аматунии Борис Куликов.) И где бы мы ни находились, снова и снова разговор заходил о нашем юбиляре. Валентин Распутин, обычно сдержанный, немногословный, выходя на трибуну, становился речистым, умеющим держать внимание большой аудитории. Большой интерес вызывали выступления Анатолия Иванова.

Как хорошо после трудной поездки сесть вот так, на перевернутой лодке у Дона, и вспоминать о своих друзьях. В доме Шолохова засветились нижние окошки. Пора уходить. Но память, память, мой властелин, неумолимо толкала меня к тем далеким временам, когда на Шолохова обрушилась мировая слава и одновременно тяжкая ненависть завистников.

Сколько ж вытерпел Шолохов за свою жизнь от неправды, наветов и недружелюбия. Вспомнить только один 1930 год. Прекратили печатать шестую часть «Тихого Дона», высказали такие замечания, которые оказались совершенно неприемлемы. А вторая «радость» – «новое дело» о плагиате. На беду Шолохова театральный критик С. Голоушев написал путевые и бытовые очерки под названием «Тихий Дон». Еще Леонид Андреев отказался печатать очерки из-за их художественной слабости, а теперь этот факт использовали против Шолохова его недоброжелатели, усердно распространяя слухи о том, что «Тихий Дон» – это плагиат.

Первую атаку клеветников отбила «Правда», опубликовав «Письмо в редакцию» 29 марта 1929 года, в котором Серафимович, Фадеев, Ставский и другие начисто опровергли эту обывательскую клевету: «Мелкая клевета эта сама по себе не нуждается в опровержении. Всякий, даже неискушенный в литературе человек, знающий изданные ранее произведения Шолохова, может без труда заметить общие для тех его ранних произведений и для «Тихого Дона» стилистические особенности, манеру письма, подход к изображению людей.

Пролетарские писатели, работающие не один год с т. Шолоховым, знают весь его творческий путь, его работу в течение нескольких лет над «Тихим Доном», материалы, которые он собрал, работая над романом, черновики его рукописей».

Не успела утихнуть эта клевета, как появилась статья Н. Прокофьева в ростовской газете «Большевистская смена», полная политических обвинений. Через месяц та же газета опубликовала сообщение секретариата местного отделения ассоциации пролетарских писателей «Против клеветы на пролетарского писателя»: ни одно из обвинений не подтвердилось, все оказалось гнуснейшей ложью. Думалось, на этом-то кончатся испытания молодого Шолохова. Через полгода – опять разговоры о плагиате. Задержка с публикацией третьей книги в журнале «Октябрь» дала повод «друзьям» снова пустить слух о творческой немощи Шолохова. Вот как сам писатель рассказывал А. Серафимовичу: «Что мне делать, Александр Серафимович? Мне крепко надоело быть «вором». На меня и так много грязи вылили. А тут для всех клеветников – удачный момент: третью книгу моего «Тихого Дона» не печатают. Это даст им (клеветникам) повод говорить: «Вот, мол, писал, пока кормился Голоушевым, а потом и «иссяк родник». Горячая у меня пора сейчас, кончаю третью книгу, а работе такая обстановка не способствует. У меня рука останавливается, и становится до смерти нехорошо. За какое лихо на меня в третий раз ополчаются братья-писатели? Ведь это же все идет из литературных кругов».