Виктор Петелин - Мой XX век - счастье быть самим собой

Все здесь: и ребячья непосредственность, и любование природой, как чем-то живым, близким, дорогим, и умение увидеть в природе только красивое, благородное, и детская наивность, с которой он весь отдается нахлынувшим чувствам, и цельность его натуры – все эти черты составляют характер Ивана Африкановича.

«Сам Иван Африканович, сам иной раз как дитя малое, чего говорит» – так думает о своем муже Катерина. Даже вернувшись с фронта, Иван Африканович не огрубел. Когда теща попросила его отрубить петуху голову, он «заоглядывался, растерялся». Ему ничего не оставалось делать, как взять топор и пойти на поветь. Внешне он бодрился, нельзя уронить себя в глазах тещи, а внутренне весь исходит жалостью к этому шустрому петуху, растерянно смотрит то на петуха, то на топор с еловой чуркой. Всю войну прошел, штурмовал Берлин, на каком фронте только не был, ордена и медали украшают его грудь, а рубануть петуха побоялся. Пришлось дрожащие руки Ивана Африкановича измазать мертвой петушиной кровью, которого «ловко нарушила» сама Катерина, чтобы в глазах тещи зять остался достойным уважения. Вот так и во всем остается Иван Африканович словно сотканным из разных лоскутков – то он может разогнать с колом всю деревню, то насмерть испугаться какого-то районного уполномоченного, то признается в горячей, безумной любви Катерине, то окажется в загородке у бойкой бабенки Дашки-путанки, то блеснет умом, сноровкой, сметкой, деловитостью, то представится примитивным, туповатым, неспособным к самозащите... Одно дело, когда он на своей земле, тут он деловит, работает на совесть, за все плохо сработанное у него болит душа. И то, что пахать выехали поздно, и то, что раскиданный бабами навоз весь пересох, и то, что вспаханные места ненамного отличались от невспаханных, и то, что Мишка равнодушен ко всему этому и плохо обрабатывает землю, да еще и рожу шутовскую корчит, когда Иван Африканович велит ему остановиться и не делать «огрехов», – все это приводит в неистовство Ивана Африкановича, и он «вне себя», «в горячке» чуть было не отлупил Мишку.

А стоит ему оказаться за пределами родной деревни, в районной милиции, куда он привез передачу Митьке, на станции, в поезде, как он сразу теряется, становится беспомощным, робким. В нем жива извечная деревенская стеснительность.

В образе Ивана Африкановича отображен милый, чуть-чуть наивный, может, чуть-чуть смешной, но такой обаятельный в своей простоте и безыскусственности человеческий характер. Он весь отдан людям, природе, жизни. Он знает свои слабости, знает, что ему нельзя пить, это к добру обычно не приводит. Много ведь раз бывало, когда, перепив, он причинял и себе и окружающим боль, слезы, страдания. И не может удержаться, порой напивается. Натура у него широкая, добрая, безотказная.

В Иване Африкановиче много мягкости, неповторимой душевной доброты, сердечности, которой так славен русский народ. Вспомним хотя бы, с какой теплотой прощался Иван Африканович с соседями, с друзьями-односельчанами, когда он надумал все-таки уехать из деревни на заработки. Все его любят. В их словах нет придуманности, фальши, неестественности. Никто его не уговаривает, не дает лишних советов. Скупо, просто, но сколько неподдельного чувства! Он относится к тем людям, о которых Сократ говорил, что им легче перенести обиду, чем нанести ее. О таких обычно говорят, что они и мухи не обидят. В нем много кротости, всепрощения, может быть, даже непротивления злу насилием. Но это не философия, не отношение к жизни, а такой уж у него характер. В нем есть созерцательность, пассивность. Он бывает твердым, решительным, обозленным, он может даже замахнуться на Катерину, когда она ему перечит, но это состояние, а не характер. А по характеру он уступчив, мягок, щедр на добрые дела. Твердость прежде всего нужно проявлять при сопротивлении, когда нужно что-то ломать. Тут он чаще пасует, пасует перед обстоятельствами, перед людьми. В его характере много нежности. И только порой в нем обнаруживаются такие черты, о которых невозможно было подозревать при внешнем знакомстве. Вместе с мягкостью в нем уживаются твердость, смелость, решительность.

«Отчаянная решимость преобразила Ивана Африкановича». И эта отчаянная решимость в нем просыпается каждый раз, когда наступает крайнее положение. В таком состоянии он способен «так страшно, так небывало» взглянуть, что даже бесшабашный Митька беспрекословно ему повинуется. Когда председатель готов отказать ему в разрешении на выезд, Ивана Африкановича не узнать. От робости, покорности судьбе, безропотности ничего не осталось: «У него вдруг застыли, онемели глаза, и какая-то радостная удаль сковала готовые к безумной работе мускулы. Враз исчез и страх и все мысли исчезли, кроме одной: «Вот сейчас, сейчас!» Что это такое «сейчас», он не знал, но появилось ощущение спокойного веселого безрассудства, и он, дивясь самому себе, ступил на середину конторы и закричал: «Справку давай!» Ему не продажное нужно, а свое, кровное, завоеванное, непокупное. Справки добился, а радости избавления от тягот деревенской жизни у него нет: все здесь дорого, привычно, прекрасно. Ему очень не хочется уезжать, он тоскует, мучается, покидая своих детей, свою Катерину. В нем жива острая способность сопереживания чужого горя, чужих слез, страданий. При виде Катерины, похудевшей, изменившейся, «вдруг весь сжался от боли, жалости и любви к ней». И, прощаясь, он все еще колеблется: может, лучше остаться, может, никуда не ехать, пойти обратно и жить, как раньше жили. И все-таки снова решился, поехал. Права оказалась старая Евстолья: быстро наездился Иван Африканович. Не для него оказались городские порядки. Но в дом его вошла беда, непереносимое горе – Катерина умерла.