Майя Тугушева - Под знаком четырёх

Все труднее было писателю перевоплощаться в своего героя — и не только в привычного ему Мегрэ. О романе «Исчезновение Одиль» (1971) критика писала, что «исчез сам Сименон, и поэтому, мсье, обретите себя вновь или перестаньте сочинять».

Процесс сочинения всегда был труден ему своей интенсивностью; мы помним, что говорил Сименон Карвеллу Коллинзу: его хватает самое большее на одиннадцать дней работы, потом наступает изнеможение, — вот почему его «мегрэ» так коротки. Но писателя больше не радовало само присутствие Мегрэ в его жизни.

Что еще очень важно, Сименон (и, разумеется, Мегрэ) совершенно не признавал никаких научно-технических усовершенствований в полицейской службе, использования новейших методов слежки и расследования — таких, например, как компьютерная техника, и прочие новшества. Мегрэ действовал по старинке и уже, очевидно, не смог бы работать в современной полиции единоличным методом, — заявил, например, Марсель Леклерк, комиссар парижской полиции, шеф департамента по уголовным дезам, так сказать, преемник Мегрэ на этом посту в самой действительности. Способ действий Мегрэ слишком уж индивидуален, — говорил Леклерк. Все делает один Мегрэ, другие лишь марионетки в его руках, ему достаточно дергать за веревочки по одному ему ведомой схеме расследования, — «а под моим началом, — свидетельствовал Леклерк, — состоит команда в 110 человек». Команда Мегрэ, как мы знаем, состояла всего из четырех «мушкетеров».

Итак, Мегрэ устарел, Мегрэ был уже не в ладу с современностью, да и вообще, вынесла приговор суровая критика, — «Мегрэ больше не существует. Его убили изработавшийся Жорж Сименон и компьютеризированная полицейская система». Пример — последний роман «Мегрэ и господин Шарль» (1972): «Впечатление такое, что автор выбился из сил и что его герой удаляется в небытие». «Вот перед нами последний роман Сименона… полицейский роман настолько скверный, что невольно задумываешься, какова была бы его судьба, принадлежи он некоему неизвестному мистеру Смиту».

Сименон и сам понимал, что это конец «мегрэ» и Мегрэ. Как Пуаро у Кристи, Мегрэ под конец становится психологически чужд окружающий мир. Именно тогда Сименон и решил: пусть старина вкушает все прелести заслуженного отдыха на лоне природы со своей неизменной и заботливой спутницей.

Но было кончено и с «трудными» романами. Сименон начал новый, вывел заглавие — «Оскар». В другой раз, рассказывая о финале работы романиста, Сименон назвал имя «Виктор». Все было готово для обычного каждодневного труда: полдюжины хорошо заточенных цветных карандашей, конверт из желтой бумаги, на котором предстояло запечатлеть имена действующих лиц и план основных сюжетных ходов, — так повелось с романа «Питер Латыш», когда на барже он торопливо набросал имена и сюжет на подвернувшемся под руку желтом конверте. Но тогда он только успевал записывать, — так сильно было воображение. Теперь на листке сиротливо чернело заглавное имя: ни образов, ни намека на сюжет, ни даже первой ударной фразы для начала… И на третий день он сказал Терезе: «Больше романов я писать не буду». И о том же заявил прессе.

Итак, Сименон тоже дал себе окончательную отставку, но как романисту, а не как писателю. Он не хотел больше придумывать героев. Но так как он, по его словам, не смог молчать, то стал говорить от первого лица. С 1973 по 1981 год им была подготовлена двадцать одна книга воспоминаний, объединенных общим названием «Я диктую» (1975–1981). Книги он сначала наговорил на диктофон, а затем все наговоренное перепечатал на машинке секретарь. Тем же порядком были созданы «Интимные мемуары». Книги эти интересны и как мемуарные произведения, в которых отражены личность писателя, события его жизни, перипетии его творческого пути — и бытие современного Сименону общества. Чарльз Сноу недаром говорил, что Сименону известен гораздо более широкий круг людей, чем любому другому писателю XX века. «Я диктую» и «Интимные мемуары» — и социально-психологическое исследование, и анализ собственного «я», и «родословная» Мегрэ. Правда, мемуары и литературные автобиографии — жанр опасный. Об этом предупреждал еще Марк Твен, считавший, что пишущий всегда захочет казаться лучше и достойней, чем он есть на самом деле.

Но Марк Твен и помыслить не мог о том уровне откровенности, который станет возможным в XX веке, откровенности, которая высвечивает даже самые потаенные стороны личной жизни человека, чему пример «Я диктую» вкупе с «Интимными мемуарами»: «Я стараюсь быть как можно ближе к правде», — говорит Сименон, и ему веришь. В воспоминаниях предстает перед нами сложный, противоречивый, пристрастный человек, умный, добрый, умеющий любить (и ненавидеть), с особенной зоркостью и пониманием вглядывающийся в людей. И Сименон вершит суд, утверждая справедливость, разум и необходимость труда. «Отойти от работы, — но я никогда этого не сделаю, — вернее, надеюсь, что не сделаю, разве что меня принудит к этому какая-нибудь серьезная болезнь. Сознавая это, я все же время от времени ворчу один в своем углу, — совсем как Мегрэ, — и случается, мечтаю о том, чтобы жить, как он, в маленьком домике в Мен-сюр-Луар, мечтаю иметь свою клубнику, свой яблоневый сад, чтобы куры бродили по кучам навоза, а я сидел бы с удочкой и удил рыбу». Но это dolce far niente [28] Сладкое безделье (ит.). не для Сименона. Да и не для Мегрэ. Подобно своему знаменитому предшественнику Холмсу, он настолько отождествился в сознании читателя с деятельным добром, что отказываться от Мегрэ не собираются и сейчас. В нашем представлении он по-прежнему живет, действует, защищает, понимает и не хочет покоя. Наш Мегрэ не желает отставки, и никто из почитателей не собирается пока его отставку принимать. Романы о Мегрэ по-прежнему зачитываются до ветхости (а ведь французскому читателю их известно свыше восьмидесяти). Умножаются кино- и теле-«мегрэ». Их успех неизменен и стоек.