Журнал «Юный техник»: Юный техник, 2010 № 02

Так было и со мной. Учился в школе № 1 Жуковского. За девять лет окончил курс школы, поступил в МАИ. Но после первого курса решил взять академический отпуск. Но отец распорядился по-другому: «Тебе завтра исполняется 18 лет, иди в армию, там и отдохнешь от учебы»…

В армию, так в армию. Но у меня на комиссии нашли язву желудка. Говорят, не годен. Язву я быстро залечил, и папа сказал маме: «Поезжай-ка в областной военкомат, скажи, что парень здоров, пусть его призовут»…

Такое вот было неординарное решение. После призыва я с моим начатым высшим образованием попал в школу младших специалистов. Служил сначала в Вышнем Волочке, а потом Алексей Архипович Леонов, хорошо меня знавший, — да, тот самый знаменитый космонавт — договорился о переводе меня в космический полк на станции Чкаловская. Там я и начал прыгать с парашютом.

После армии восстановился в МАИ, закончил обучение, защитил диплом. Но тоже не сразу. Через пару лет после возвращения из армии я надумал жениться. Отец не возражал, но спросил, на что жить будем. Пришлось перевестись на вечерний и пойти работать в КБ Сухого, в отдел гидравлики. Занимался я там проблемой искусственного сердца для медицины. КБ выполняло тогда заказ знаменитого трансплантолога, академика Шумакова.

Тогда же я придумал, как сделать запасной резервный насос для космического скафандра «Орлан» на базе искусственного сердца. Получилась интересная тема для диплома. На защите мне даже предложили идти в аспирантуру по той же тематике. Но потом дело с медициной в КБ Сухого заглохло. И тогда я пошел в НПО «Звезда», в испытательный отдел.

— Научно-производственное объединение «Звезда», которым к тому времени стал руководить ваш отец, и по сей день занимается системами спасения для летчиков и космонавтов, а также конструирует для них скафандры и спецкостюмы. И вы, наверное, могли пойти по стопам отца, стать конструктором?

— В принципе, мог бы, поскольку в МАИ я поначалу учился на кафедре систем жизнеобеспечения. И отец был не прочь направить меня к конструкторам. Хотел, видимо, воспитать наследника. Но я ему сказал: не могу я стоять у кульмана, скучно. Для меня и в испытаниях самая тяжелая работа — писать отчет о проделанной работе.

С самого детства у меня авантюрная жилка в характере. То на «Мосфильм» хотел каскадером устроиться, то на АЗЛК шофером-испытателем. А если учесть, что меня отец еще с двух лет на горные лыжи поставил, приколотив к ним галоши, то в испытателях мне было самое место.

Начиналась новая эра сверх маневренных истребителей. Для пилотов понадобилось новое защитное снаряжение, системы нашлемного целеуказания, новые скафандры…

Все это мне и пришлось испытывать. Из барокамеры да на центрифугу — в общем, работа не соскучишься. Ну, чтобы не быть просто подопытным кроликом, я предложил отцу, Гаю Ильичу, организовать для испытателей курсы по авиационно-космической медицине. И нам два года читали лекции, очень полезные, кстати. Я, например, стал понимать процессы, происходящие при перегрузках, мог лучше контролировать их.

От этого резко повысилась эффективность испытаний.

— Отец как-то пытался повлиять на ход испытаний, помочь вам?

— Скорее, это я ему оказывал посильную помощь. Когда он ставил меня на испытания, то генералы из приемочной комиссии принимали это во внимание: раз главный не боится сына поставить на испытания, значит, система надежная.

Была, кстати, для того и объективная причина. В свое время я мог продержаться при перегрузках в 12 единиц 180 секунд — это неофициальный рекорд мира. Отец и сам мог скафандр примерить, проверить на себе, насколько в нем удобно. Так что в этом мы были коллегами. Бывало даже спорили, но делали общее дело. Правда, известный летчик-испытатель и космонавт, готовившийся к полетам на «Буране», Игорь Петрович Волк, как-то сказал, что мы, испытатели, — рабочие лошадки. Создатели — это конструкторы, а наше дело простое — испытывать их работу. И я с ним согласен.

С другой стороны, Гай Ильич не раз говорил, что без коллектива он — никто. Знал многих сотрудников фирмы по имени-отчеству, при встрече всегда здоровался, узнавал, как дела, как жена и дети.

— Но перегрузки, наверное, все-таки как-то сказываются на организме?

— Конечно. Посудите сами. Во мне тогда было 75 кг. Плюс спецодежда, один шлем которой весит 3 кг. Да умножьте все это на 12; получается, что я весил на центрифуге больше тонны…

Был такой случай. Я уже вылез из центрифуги, чайку попил, стал писать отчет. Прошло уже 30–40 минут. Но когда я встал, то вдруг упал. Что-то в организме все еще происходило, перегрузка все-таки дала о себе знать.