Николай Никонов - Певчие птицы

Крыть?

А вдруг там, наверху, лучше, красивее?

Спугнешь всех!

А ну как не спустятся?

Крыть?

Нет, не буду… Погожу.

Может, еще пара выпадет…

Чижовка с тока вдруг слетает, следом снимается чижик.

Эх, досада. Промедлил! Вот тебе «спустятся еще».

А стайка уж переговаривается по-отлетному: «черр-черр… черри… черр».

И вот: «пи-пие, пи-пие, пи…» — значит, полетели.

Ну, дурак, разиня, горе-птицелов! Что только не наговоришь в досаде на свою голову. Никогда не слыхал самокритики сильнее, чем на охоте.

Ведь мог бы! Мог бы!

А вдруг все бы спустились?

«Вдруг! Вдруг!»

Ладно, сейчас как хоть один чижик сядет — так и накрою.

Еще прилетят ли?

Голоса чижей. Три желтые птички садятся над током. Старые самцы. Оперение у них всегда ярче.

Один желтый, как бабочка, чижик метнулся к току, попорхал над ним, присел на мгновение и так испуганностремительно сорвался вновь, что я не успел дернуть веревку.

Два других слетели к ручью, напились, и вся тройка разом взмыла ввысь.

«Эх, невезучка! — подумал я. — А чижик-то был, просто кенарь — не чижик! Весь желтый. Старые, их на мякине не проведешь. Крытые, наверное, не один раз».

Так бывает на охоте. Раз — неудача, два — неудача, разволнуешься, и пойдет…

Я затих в шалаше и с досады не сразу заметил, что к току из кустов выбежали два дрозда. Дрозды некрупные. Не певчие ли? Через некоторое время убедился: они.

Певчий дрозд — редкая добыча. Все меньше их гнездится под городом. Ловить их исключительно трудно. Осторожен большеглазый любитель еловой глухомани. Оба дрозда остановились перед замаскированной сетью. Долго стояли — обдумывали, стоит ли перешагнуть. Но, очевидно, очищенная от листвы земля привлекала их. Птицам хотелось поискать червей. И вот один быстро перебежал в ток, за ним несмело переступил сеть другой.

Я рванул шнур. Сеть перекинулась. Один дрозд заскакал, накрытый ею. Другой вылетел, перепуганно чакал на осине, дергая хвостом.

— Певчего добыл! — радовался я, усаживая клюющегося пленника в темную клетку, обшитую клеенкой. И тут же снова схватился за веревку. Стая чижей штук пятнадцать-двадцать с гомоном села в ольховник. Птички разом посыпались к воде. Началось купание, плеск, чистка перышек. Все это было в двух шагах от скрада. Ступая на галечки, на сучки, лежащие в воде, чижики полоскались, встряхивались и охорашивались весело и живо, как дети. Два-три старых чижа держались в полдерева. Сторожили.

Вот один чиж перелетел к току, за ним другой и остальные.

Раз! — зеленый чижик спрыгнул в ток. Два — еще пара. Три! Четыре! Пять!

— Крой! — приказал я себе и, зажмурясь, дернул веревку.

Не знаю, кто как, а я на ловле чижей испытываю самую большую радость, когда лечу к сети, а сердце уже ждет: ну, какие там попались?

Желто-золотистые, старые птицы, или зеленые с желтизной или совсем тусклые — молодые?

Уже в пяти шагах вижу — накрыло четырех: двух серых чижовок, одного чижонка из нынешнего выводка и чижа старого, великолепного с черной «запонкой» под клювом, с огненно-желтыми перьями в хвосте.

Бережно раскручиваю сеть, выпускаю чижих и молодого и бережно, как величайшую драгоценность, несу в ладонях трепетную, теплую птичку. Никому, ни за что не отдам я ее сейчас. Я счастлив, я молод, я снова в тех летах юности, когда вся жизнь впереди.

Собрав сеть, сажусь поесть у скрада. И на охоте, и на ловле всегда до изнеможения голодаю, пока без добычи. Зато и сладок хлеб мой — самый простой ржаной хлеб. Ем его, собирая крошки с ладоней. А вода, вот она рядом — крутая родниковая вода.

Вы никогда не видели, как синичка пляшет? Сначала я сам думал, что такое бывает только в сказке. Вот однажды вышел я на улицу и остановился у крыльца. До того хорошо было утро: тихое, теплое, прозрачное. И небо над головой необыкновенно яркое, высокое. Справа по горизонту оно подернуто ровной белой тучей, а от края ее словно обрывалась такая бездонная синяя глубь, что страшно было подумать. Вот так бывает на большом озере: сперва идет мелкий и светлый откос, сквозь прозрачную воду видны все камушки, гальки и раковины перловиц, а потом вдруг сразу обрыв.

Я полюбовался небом и вдруг услышал удивительную птичью песенку, будто кто-то шел по улице с ведрами на коромысле, и они, раскачиваясь, мерно скрипели: «цыпи-цыпи, цыпи-цыпи, цыпи-цыпи». Догадался, что поет синица-кузнечик. Где же она? Я окинул взглядом высокие тополя и увидел птичку на длинном голом суку. Но что это? Не сошла ли она с ума? Синичка прыгала вдоль сучка, поворачиваясь в воздухе кругом. Только хвост мелькал. И все время напевала: «цыпи-цыпи, цыпи-цыпи».