Гарри Тертлдав - Осталось чуть. Альтернативная история Гражданской войны в Америке

- ...Ежели не приглашаете на званый ужин, - согласился с Макмаганом Кавано.

Он был на парочку дюймов выше своего товарища, а на его подбородке красовался шрам - вероятней всего, наследие поножовщины в трактире. Оба мужчины, казалось, абсолютно естественно чувствовали себя с револьвером на правом боку. Линкольн бывал на Западе достаточное количество раз, чтобы привыкнуть к этому.

- Пойдемте, сэр, - проговорил Макмаган. – И позвольте, я вам помогу.

Он взял саквояж Линкольна.

- Мы сейчас отвезем вас в гостиницу, чтобы вы чуток освежились да покемарили, если хотите. Эти поезда, они, конечно, очень удобные, но навряд ли в них можно выспаться.

- Они лучше, чем раньше, - ответил Линкольн. – Я подумал об этом, когда проводник пришел стелить мне койку. Но вы правы – они еще далеки от совершенства.

- Тогда пойдемте, - повторил Макмаган. – Амос ждет нас в коляске.

Выйдя из здания вокзала, они прошли мимо нищего - мужчины средних лет с сединой, пробившей бороду. От ног его, отрезанных выше колена, остались культи. Линкольн пошарил по карманам, нашел двадцатипятицентовик и бросил его в кружку, стоявшую на земле рядом с нищим.

- Спасибо тебе, добрый человек, - напевно начал нищий, но затем его глаза – глаза, знавшие много боли и, судя по желтоватым прожилкам на белках, видевшие не меньшее количество виски – расширились от удивления, когда он узнал жертвователя.

Нищий сунул руку в кружку, выудил оттуда двадцатипятицентовк и швырнул им в Линкольна. Монета ударилась тому в грудь и со глухим звяканьем упала в грязь.

- Будь ты проклят, сукин сын! Я от тебя ничего не приму! – Зарычал безногий. – Ежели б не ты, я б до сих пор на своих двух ходил, а не доживал свой век калекой.

Фрэд Кавано взял Линкольна под руку и потянул его прочь.

- Не обращайте внимания на Тэдди, - сказал он, стараясь перебить проклятия нищего, несшиеся ему вдогонку. – Когда он набирается дешевого шмурдяка, он даже не соображает, что городит.

- О нет, он прекрасно понимает, о чем говорит, - губы Линкольна вытянулись в ниточку. – Я эту песенку слышал уже много-много раз. Люди, которые пережили столько бед во время Войны за Отделение, винят в этом меня. Полагаю, они имеют на это право. Я также виню себя, хотя они вряд ли найдут в этом утешение.

Амос, ожидавший их, сидя на козлах коляски, во всем походил на Кавано с Макмаганом, словно брат-близнец. Он хлопнул вожжами, и лошади с цоканьем потянули коляску по улице. Из-под их копыт и колес коляски полетела грязь. Не смотря на все богатства, которые приносили Денверу близлежащие шахты, город не мог похвастаться ни единой мощеной дорогой. По сточным канавам бежали потоки воды, жилые кварталы утопали в тени деревьев. Большинство домов, в частности, и общественных зданий, было сложено либо из яркого красного кирпича, либо из местного желтого, что придавало городу приятный красочный вид.

Улицу наполняли шахтеры в рубахах без воротников и в синих комбинезонах вперемежку с деловыми людьми – такое знакомое зрелище, одинаковое что для Чикаго, что для Нью-Йорке. Однако, нет – мгновение спустя Линкольн вынужден был переменить свое мнение – в Нью-Йорке и Чикаго на улице вряд ли встретишь вооруженного бизнесмена.

Когда он высказал это вслух, губы Джо Макмагана искривились в горькой усмешке:

- Вот у человека есть больше того, чем он того заслуживает, и он не считает, что должен поделиться с другими, у которых таких денег нет, мистер Линкольн. Так вот такой человек будет полным дурнем, если будет полагать, что те не захотят попытаться немножко перераспределить богатство, нравится ему это или нет.

- Это правда, - ответил Линкольн. – А также правдой есть то, что однажды это разделение снова может разорвать нашу страну на части. У рабского труда гораздо больше проявлений, чем те, которые до сих пор видим мы в Конфедеративных Штатах.

Амос переместил табачную жвачку за щеку, сплюнул и произнес:

- Точно, черт побери! Вот поэтому мы вас и пригласили – обговорить все это.

- Знаю, - Линкольн снова вернулся к созерцанию улиц, проплывающих мимо.

Шахтер, торговец, банкир – о классе, к которому принадлежал человек, и о его состоянии можно было судить по тому, как тот одевается. О положении женщин иногда судить было труднее. Определить, кто из них был беден, а кто – нет, трудности не составляло, а вот если женщина одевалась так, как будто сошла со страниц еженедельника «Фрэнк Леслиз Иллюстрэйтед», а красилась, как проститутка – как можно было определить, проститутка ли она на самом деле или жена какого-нибудь новоявленного шахтного барона? В Денвере такая разница была менее ощутима, чем дальше на восток. Именно на востоке по косметике можно было сказать о женщине все. Здесь же правила были несколько иными, и в том, что одна, а то больше женщин стали женами местных нуворишей, шагнув под венец прямиком с панели, не было ничего удивительного.