Эрик Хоффер - Истинноверующий. Мысли о природе массовых движений

Либерал смотрит на настоящее как на законного потомка прошлого, постоянно растущего и развивающегося в направлении лучшего будущего: повредить (91:)настоящему — значит искалечить будущее. Эти трое берегут настоящее, и, естественно, им не может очень нравиться идея самопожертвования. Их позиция в отношении самопожертвования лучше всего выражена скептиками: «Живому псу лучше, чем мертвому льву. Живые знают, что умрут, а мертвые ничего не знают… и не имеют никакого представления о том, что делается под солнцем» [68] Там же. 9:4, 5, 6. .

Радикал и реакционер ненавидят настоящее. Оба считают его ненормальностью и уродом. Оба готовы обращаться с ним безжалостно и без церемоний, и оба восприимчивы к идее самопожертвования. В чем же они расходятся? В первую очередь, во взглядах на то, насколько можно изменить человеческую натуру. Радикал страстно верит в безграничную способность человеческой натуры совершенствоваться. Он верит, что, изменив окружающую человека среду и усовершенствовав технику формирования человеческой души, можно создать совершенно новое, небывалое общество. А реакционер не верит, что в человеке заложены неизвестные возможности к хорошему. И если надо создать прочное здоровое общество, то создавать его надо по испытанным образцам прошлого. Реакционер видит будущее как великолепную реставрацию, а не как невиданное новшество.

В действительности ясной границы между радикалом и реакционером нет. Реакционер, например, восстанавливая свое идеальное прошлое, проявляет радикализм. Его представление о прошлом основано не только на том, что в действительности было, сколько на том, что он хочет видеть в будущем. Он больше новаторствует, чем реставрирует. То же самое происходит и с радикалом, когда он собирается строить свой новый мир. Но так как он отвергает и разрушает настоящее, то вынужден связывать этот новый мир с какой-то точкой в прошлом. Если, (92:)строя новое, ему приходится применять насилие, то его взгляд на человеческую натуру мрачнеет и приближается ко взгляду реакционера.

Смесь реакционера и радикала особенно видна в тех, кто занимается национальным возрождением. Последователи Ганди в Индии и сионисты в Палестине хотели бы возродить великое прошлое и одновременно создать невиданную Утопию. Пророки тоже были смесью реакционера и радикала. Они проповедовали возврат к древней вере и грезили о новом мире и новой жизни.

Совпадение пренебрежительного отношения к настоящему со стороны массовых движений с отношением к нему неудовлетворенных — очевидно. Удивляет только огромная радость, которую испытывают неудовлетворенные, когда поносят настоящее и все его дела. Только жалуясь, такого наслаждения получить нельзя. Здесь должно быть нечто большее, чем простая жалоба. Так оно и есть на самом деле. Когда неудовлетворенные распространяются по поводу неискоренимой низости и подлости своего времени, они этим как бы смягчают свои чувства неудачи и изолированности. Они как будто говорят: «Не только наши жизни, но жизни всех современников — даже самых удачливых и, казалось бы, счастливых — разбазарены впустую и ничего, собственно, не стоят». Таким образом, оговаривая настоящее, они получают смутное чувство равенства.

Поэтому и средства, которые массовое движение употребляет для оговора настоящего (раздел 48), нравятся неудовлетворенным. Самообладание, требующееся для подавления нормальных желаний, дает им иллюзию силы. Они чувствуют себя так, словно в своих желаниях овладели миром. Им нравится в массовых движениях то, что они выступают и за непрактичное и за невозможное. (93:)

Неудачники в повседневных делах обычно тянутся за невозможным — это способ маскировать свою неполноценность, ибо когда мы терпим неудачу при попытке достичь возможного, то вина только наша, но когда терпим неудачу с невозможным, мы ее можем отнести на счет сложности и трудности задачи. При попытке достичь невозможного меньше шансов дискредитировать себя, чем при попытке достичь возможного. Отсюда следует один из выводов: неудача в повседневных делах часто порождает непомерную смелость.

Получается, что неудовлетворенный извлекает столько же удовлетворения — если не больше — от средств массового движения, сколько и от конечных целей движения. Наслаждение, которое получают неудовлетворенные от хаоса и падения счастливых и преуспевающих, исходит не из исступленного сознания, что этим очищается почва для небесного града. В их драматическом крике «все или ничего!» — в слове «ничего», возможно, больше страстного желания, чем в первом.