Эрик Хоффер - Истинноверующий. Мысли о природе массовых движений

Это, конечно, примитивная форма бытия, и наилучшие примеры его можно найти в среде примитивных племен. Массовые движения стараются приблизиться к такому примитивному совершенству, но мы этого не видим, хотя чувствуем, что антииндивидуалистические тенденции современных массовых движений ведут назад, к примитивизму.

Чем сильнее личность отождествляет себя с группой, тем выше ее способность противостоять насилию. Люди, легче пережившие нацизм, были членами или единой партии (коммунисты), или церкви (священники и высшее духовенство), или тесной национальной группы. Индивидуалисты, какой бы они не были национальности, не выдерживали. Западноевропейский еврей оказался самым беззащитным: отвергнутый неевреями (даже в концлагерях) и не имея связей с еврейской общиной, он оказался перед своими палачами один-одинешенек, (80:)покинутый всем человечеством. Теперь понятно, что средневековое гетто было для евреев скорее крепостью, чем тюрьмой: без ощущения крепкого единства и особенностей, налагавшихся на них гетто, евреи не смогли бы выдержать насилия и унижений тех темных столетий. Когда средние века вернулись на короткое десятилетие в наше время, они настигли еврея без древних мер защиты и раздавили его.

Неизбежный вывод, очевидно, таков: когда человек стоит перед лицом пыток и гибели, он не может надеяться на свои собственные силы. Единственно возможный для него источник силы — не в том, чтобы быть самим собою, а в том, чтобы быть частью чего-то могучего, великого и неистребимого. Вера тут, прежде всего, — процесс отождествления — процесс, когда личное перестает быть самим собой и становится частью чего-то вечного. Вера в человечество, в потомство, в судьбу «моей» религии, народа, расы, партии или семьи — это не что иное, как светлое видение того вечного, к которому мы присоединяем свое «я», неизбежно обреченное на истребление.

Страшно подумать, что современные диктаторы пользуются этим источником отчаянной храбрости не только для укрепления духа своих последователей, но и для того, чтобы сломать дух своих противников. В своих «чистках» старых большевистских вождей Сталину удалось превратить гордых и храбрых людей в раболепных трусов, лишив их возможности отождествлять себя с партией, которой они служили всю свою жизнь, и с народными массами России. От человечества за пределами России они — старые большевики — отрезали себя давным-давно. Они питали бесконечное презрение к прошлому и истории, которую продолжало творить капиталистическое человечество. От Бога они отреклись. У них не было ни прошлого, ни будущего, ни памяти, (81:)ни славы вне границ Святой Руси и коммунистической партии, которые целиком и безвозвратно были в руках Сталина. Они чувствовали себя, по словам Бухарина, «изолированными от всего, что составляет суть жизни». Поэтому-то они и «сознавались». Но, унижая себя перед коллективом верующих, они как бы вырывались из своей изоляции. Они возобновили общение с вечным целым тем, что оговорили себя, обвинили себя в чудовищных и невероятных преступлениях, — этим они как бы публично сбрасывали с себя свои личные «я».

Те же самые русские, раболепствующие перед сталинской тайной полицией, проявили — в одиночку или группой — невероятное мужество перед лицом вторгшихся нацистов. Причина этого, на первый взгляд, противоречивого поведения не в том, что «органы» Сталина были более жестокими, чем армия Гитлера, а в том, что перед лицом сталинских палачей русский человек чувствовал себя только маленьким индивидуумом, тогда как перед лицом немцев он чувствовал себя членом могучей расы, со славным прошлым и еще более славным будущим.

То же самое и в случае с евреями: по их поведению в Европе невозможно было представить их поведение в Палестине. Политика британских колониальных чиновников в Палестине была логична, но не проницательна. Они рассуждали так: если Гитлер сумел истребить шесть миллионов евреев, не встретив при этом серьезного сопротивления, то будет не так уж трудно справиться с шестьюстами тысячами евреев в Палестине. Но они убедились, что евреи в Палестине, когда бы они туда ни попали, оказались страшными врагами: храбрыми, стойкими и находчивыми. Еврей в Европе стоял перед врагом одинокой, изолированной личностью, живой пылинкой в вечном «Ничто». В Палестине — он чувствовал себя не человеческим атомом, а членом вечной расы, с (82:)историческим прошлым и захватывающим дыхание будущим.