Вадим Россман - Столицы. Их многообразие, закономерности развития и перемещения

Один отдельно взятый город оказывается гораздо более податливым и благодатным материалом для утопического творчества и архитектурного эксперимента. Подражая великим утопистам Кампанелле и Томасу Мору, нации пытаются построить свою социальную утопию в отдельно взятом городе, масштаб которого гораздо лучше соответствует ее целям. Нация первоначально представляет себя в урбанистических формах столицы – воображенного города, где отчуждение городской жизни снимается метафорой «воображенного сообщества». Столица становится лабораторией национального творчества, где обкатываются различные видения нации, ее ценностей, видения ее прошлого и будущего. Воображение нации как бы воспитывается самими городскими формами – столицы становятся ее педагогами.

Наконец, стоит сделать небольшое, но важное уточнение или разъяснение к нашему пониманию концепции «воображенного сообщества» Бенедикта Андерсона, которая пояснит концепцию столицы как «воображенного города». Некоторые читатели восприняли концепцию imagined community таким образом, что наций как таковых не существует – они являются только фикцией и плодом воображения. Закрепившийся русский перевод термина imagined community как «воображаемого сообщества» создает и усиливает это неверное впечатление. Но у Андерсона речь идет о нации как о продукте фантазии только в очень особом смысле. Он употребляет слово воображение, скорее, в кантианском смысле: это воображение следует понимать как форму познания и самопознания. Мы опознаем реальность нации через акты коллективного воображения подобно тому, как конституирующая сила воображения необходима для познания целой группы внешних и внутренних предметов. Именно поэтому в понимании Андерсона нация не менее реальна, чем, скажем, человеческое тело: сознанию удается понять и соединить себя с телом только в результате серии актов воображения. Нация является плодом воображения в том же смысле, в котором плодом воображения является единство личности.

Источники архитектурных и других форм для национальных столиц

Главной точкой отталкивания в формировании облика национальных столиц стало обособление от религии и от королевской власти, а также от внешнего политического господства в случае колонизированных или зависимых государств. Династические и религиозные формы идентичности, которые носят более универсалистский характер, составляют конкуренцию или бросают вызов новой национальной идентичности. Но при этом происходит щедрое заимствование форм со стороны новых столиц из старых репертуаров и резервуаров аристократии, королевской власти и режима сакральности. Эти старые формы становятся строительным материалом для оформления национальной субстанции, иконографии и архитектурных решений. В своем отталкивании от этих старых идентичностей столица во многом подражает формам сакральной столицы и королевского дворца. Победитель, как это часто бывает, подражает побежденному.

Уже в эпоху позднего абсолютизма столица отчасти затмевает дворец. Столичная жизнь становится интереснее светской и аристократической жизни, хотя прежде столица, наоборот, подражала двору. «Столица отбивает охоту жить в провинции, двор открывает нам глаза на столицу и вылечивает от стремления ко двору», – писал по этому поводу в «Характерах» Лабрюйер (Лабрюйер, 1974: 334).

Луис Мэмфорд справедливо видит истоки национальной столицы в барочных столицах XVII века (Mumford, 1968: 356, 380,391–392; об архитектурной и политической концепции барочных городов подробнее см. в Cohen & Szabo, 2008). В столичный город выносятся в модифицированном и значительно гипертрофированном виде некоторые элементы убранства и жизненного распорядка и уклада королевского двора.

Архитектурные формы национальной столицы – это как бы вывернутый наизнанку дворец, растянутый по центральной оси площадей и проспектов. Из дворцового театра возникает национальный театр, опера и концертные залы, из королевских или аристократических коллекций искусства и собраний различной экзотики и курьезов – национальные музеи, из дворцовых парков – ландшафтные парки, из королевского зверинца – зоопарк (Mumford, 1968: 381). Латынь дворцовой архитектуры превращается в разговорный язык городских проспектов и улиц. Двор как бы первым опробует и визирует типичные для столиц урбанистические функции и элементы опыта, которые впоследствии становятся классическими выражениями столичного этоса и формами репрезентации нации. В площадях преображенных столиц часто чувствуется торжественность и праздничность королевских парков, дворцов и резиденций. Нация также подражает аристократии и в своей озабоченности (или ее имитации) вопросами крови, происхождения, историей своего рода или родословной в формах национальной истории. Все эти королевские или аристократические культурные элементы и формы постепенно национализируются и демократизируются. Победители подражают побежденным.