Коллектив авторов - Что мы думаем о машинах, которые думают [Ведущие мировые ученые об искусственном интеллекте]

Мышление существует во множестве форм, от решения задач по оптимизации чего-либо и игры в шахматы до ведения ученой беседы или сочинения прекрасной музыки. Но мне интересно: что машины, которые предположительно мыслят, могут думать о вещах, в сущности, человеческих? А ведь таких вещей много.

Рассмотрим трогательное описание из «Ради чего я живу» Бертрана Рассела:

Всю мою жизнь пронизывали три страсти, простые, но неодолимые в своем могуществе: жажда любви, тяга к знанию и мучительное сочувствие к страданиям человечества. Как могучие ветры, носили они меня над пучиною боли, увлекая из стороны в сторону и порой доводя до отчаяния [70] Рассел Б. Автобиография // Иностранная литература, 2000, № 12. .

Хотя Рассел был прославленным мыслителем, то, что он описывает, так или иначе знакомо всем нам. Но что из этого поймет машина? Может ли она чувствовать «жажду любви» или «мучительное сочувствие к страданиям человечества»? Может ли ее «носить над пучиною боли из стороны в сторону до отчаяния»?

Если мы примем некую компьютерную метафору разума (я принимаю), то все сантименты должны в конечном счете быть результатами физических процессов, которые в теории могут происходить в машине. Но сами эти вещи часто очень человеческие. Если мы согласимся, что мужчины не до конца понимают материнскую любовь; что тому, кто всегда ел вдоволь, не понять мук голода; что свободному не понять, что значит быть в заключении, — тогда машины, независимо от того, насколько хорошо они «мыслят», могут не суметь постичь многие вещи. А эти вещи — сущность человеческих переживаний. В опере мы сопереживаем Аиде, которая в ужасе от собственных слов «Ritorna vincitor» [71] Вернись с победой (лат.) — Прим. ред. и понимает, что разрывается между любовью к Радамесу и преданностью своему отцу и своему народу. Сможет ли машина испытывать те же чувства, что и Аида, или переживать, как все мы, когда видим, как она молит богов сжалиться над нею? Сможет ли машина испытывать страх смерти, если она не живет? Похоть, если у нее нет половых органов? Или те ощущения, что приходят вместе с мигренями, морщинами или обычной простудой? Легко представить машину в нацистской форме и еще одну машину, которую мы назовем Софи. Но когда первая заставляет вторую сделать ужасный выбор, сумеет ли первая испытать садистское удовольствие, а вторая — кошмарную безысходность вроде той, что изображена в книге Стайрона «Выбор Софи» [72] Стайрон У. Выбор Софи. — М.: АСТ, 2010. ?

Если машины неспособны в полной мере к типу мышления, который включает страсти и страдания наподобие тех, что мы видим у Рассела, Аиды или Софи; если они не могут испытывать томление, желание, решимость и унижение, лежащие в основе мышления набоковского Гумберта, конрадовского Куртца, мелвилловского Ахава или толстовской Анны; если они ничего из этого не могут, то, наверное, они действительно неспособны мыслить.

Я часто задавался вопросом: почему нам, людям, так тяжело здраво размышлять о мыслящих машинах.

В литературе, кино и играх они часто изображены копиями людей, иногда вплоть до формы тела и его частей, а их поведение указывает на то, что и думают они во многом так же, как мы. Но мышление не обязано следовать человеческим правилам или моделям, чтобы считаться мышлением. Примеров тому множество: шахматные компьютеры умнее людей не потому, что они думают так же, как люди, только лучше, а потому, что они думают совсем по-другому. Успешный перевод с одного языка на другой может быть выполнен без глубокого знания грамматики.

Эволюция наделила человека способностью представлять и осмысливать содержание других человеческих разумов. К моменту поступления в школу дети умеют учитывать, что разные люди знают об одном и том же наборе фактов (необходимое условие для того, чтобы научиться лгать). Позже, став взрослыми, мы используем эту способность, чтобы договариваться, сотрудничать и решать задачи для извлечения личной и общей выгоды. Эта часть ментального оснащения часто называется моделью психического и действует даже в ситуациях, где отсутствуют «разумы», которые можно было бы представить. Видеозаписи, на которых двухмерные фигуры движутся по экрану компьютера, могут рассказывать истории о любви, предательстве, ненависти и насилии, существующие исключительно в голове у зрителя, на время забывающего, что у многоугольников нет эмоций.