Анатолий Вассерман: Самые интересные факты, люди и казусы современной истории, отобранные знатоками

Не потому, что я какой-то сверхъестественно умный. А потому, что я ещё в школьные годы прочёл довольно много из того, что должно входить в институтский курс, уловил основные закономерности физических представлений, даваемых в рамках этого институтского курса. Слушая лекции, естественно, сразу же подмечал многие знакомые мне вещи, понимал их, и соответственно записывал то, что необходимо для дальнейшего углублённого изучения.

Вспоминаю об этом своём опыте по нескольким причинам.

Во-первых, чтобы показать, зачем сперва знакомиться с каким-то предметом в общих чертах, а уж потом изучать его углублённо. Да именно затем, чтобы сначала понять общие закономерности, а потом исследовать не весь массив фактов, связанный с данным предметом, а только то, что из этих закономерностей не вытекает вполне очевидным образом.

Во-вторых, чтобы лишний раз подчеркнуть, сколь важны именно закономерности, а не разрозненные факты. Факты нужны в первую очередь именно для того, чтобы эти самые закономерности выводить. А после того, как это сделано, можно даже забыть о тех камушках, по которым мы шли к выводу. При необходимости, зная, где находится выход, всегда можно повторно проложить путь по тому лабиринту, где мы блуждали в первый раз. И путь этот будет кратким и ясным, ибо общий принцип строения этого лабиринта уже понятен.

Я очень люблю и часто повторяю слова французского энциклопедиста Клода Адриена Жан-Клод-Адриеновича Швайцера, известного в латинском переводе его фамилии как Гельвеций: «Знание некоторых принципов легко возмещает незнание некоторых фактов». Если мы начинаем изучение со знакомства с этими принципами, то и фактов нам приходится СПЕЦИАЛЬНО изучать несравненно меньше.

Когда я учился в институте, школа как раз переходила на новый метод обучения математике, разработанный под руководством академика Андрея Николаевича Катаева, после смерти родителей усыновлённого сестрой матери, а потому известного под материнской фамилией Колмогоров. Там начинали как раз с преподавания самых общих принципов и лишь на их основе переходили к каким-то конкретным математическим фактам. Споров по этому поводу было много. Но с моей точки зрения академик прав. Именно такой путь изучения любого предмета оптимальный. Сперва надо понять то главное, что уже накоплено поколениями предшественников. Те общие принципы, которые они сумели вывести. И лишь потом, на основе этих общих принципов, двигаться дальше к тем конкретным фактам, которые нас интересуют в конкретном случае.

Когда что-то изучаете самостоятельно, ищите прежде всего не факты, а общие принципы. Уже на основе этих принципов сможете понять, какие факты в данном случае вообще стоит искать. Вот и я стараюсь здесь говорить в первую очередь о принципах, даже если прихожу к этим принципам, отталкиваясь от конкретного факта, в том числе и моего личного опыта.

За привычку делать несколько дел одновременно меня в молодости в шутку сравнивали с Гаем Гаевичем Юлием Цезарем. Исходя из его карьеры, думаю: он хорошо ориентировался во всех закономерностях, известных в его время, и видел, какие именно отклонения от этих закономерностей требуют его внимания. Потому и переключался между делами так легко и быстро.

Несколько слов о мозаике мышления. Светочувствительная часть глаза состоит из множества отдельных элементов. Оптическая часть собирает на каждом элементе свет, приходящий с одного направления. Картина дробится на бесчисленные точки мозаики. Сбор этих точек вновь в единую картину — задача не глаза, а мозга.

Мир в целом мы воспринимаем как множество разрозненных точек — фактов. Собрать их в цельную картину — опять же задача мозга.

Видеть то, на что смотрим, мы учимся в столь раннем возрасте, что сложность задачи могут оценить лишь те, кто учит слепых от рождения, прозревших благодаря успехам медицины. Понимать то, что видим, надо учиться всю жизнь. Психологи детства доселе открыли только малую часть сложностей, преодолеваемых каждым из нас на пути превращения в человека.

Нарисовать цельную картину немногими штрихами — и подавно не ремесло, а искусство. В чеховской «Чайке» Треплёв жалуется: «Тригорин выработал себе приёмы, ему легко… У него на плотине блестит горлышко разбитой бутылки и чернеет тень от мельничного колеса — вот и лунная ночь готова, а у меня и трепещущий свет, и тихое мерцание звёзд, и далёкие звуки рояля, замирающие в тихом ароматном воздухе…»