Ефим Добин - История девяти сюжетов [рассказы литературоведа]

По мнению Анны Ахматовой, скоропостижная смерть Башмачкина после приема его «значительным лицом» в какой-то мере навеяна внезапной смертью поэта Дельвига вскоре после разноса, учиненного ему Бенкендорфом.

Всемогущий николаевский вельможа неоднократно вызывал Дельвига, редактора «Литературной газеты», для объяснений. Особенно грубый нагоняй последовал после помещения резких полемических заметок против Булгарина и печатания стихов, посвященных июльской революции 1830 года.

Дельвиг держал себя с большим достоинством. Но угрозы Бенкендорфа «упечь» его (вместе с Пушкиным и Вяземским) в Сибирь подействовали губительно.

Проболев несколько дней, Дельвиг, неожиданно для всех окружающих, умер.

Анна Ахматова утвердилась в своей догадке, когда в прижизненном издании гоголевских сочинений 1842 года она прочла строку: « Значительное лицосошел с лестницы и стал в сани».

Действительно, Бенкендорф имел обыкновение ездить в экипаже стоя.

Потом Гоголь изменил это место: вместо «стал в сани» — «сел в сани» (по-видимому, из цензурных соображений).

Но он по-прежнему нацеливается на высокие ступени чиновничьей иерархии.

ЧетыреждыГоголь указывает на генеральский чин значительного лица. («Получивши генеральский чин»; «до получения нынешнего своего места и генеральского чина»; Акакий Акакиевич «в жизнь свою… не был еще так сильно распечен генералом»; в бреду «чудилось ему, что он стоит перед генералом… и приговаривает: «Виноват, ваше превосходительство».)

Вернемся теперь к сцене, где Акакий Акакиевич приходит к Петровичу в надежде починить шинель. Триждытам повторяется совершенно ненужная на первый взгляд деталь: табакерка, на крышке которой намалеван генерал.

«Петрович взял капот… покачал головою и полез рукою на окно за круглой табакеркой с портретом какого-то генерала , какого именно, неизвестно, потому что место, где находилось лицо, было проткнуто пальцем и потом заклеено четвероугольным лоскуточком бумажки».

Петрович «вновь снял крышку с генералом, заклеенным бумажкой… ».

«При слове «новую» у Акакия Акакиевича затуманило в глазах и все, что ни было в комнате, так и пошло пред ним путаться. Он видел ясно одного только генерала с заклеенным бумажкой лицом… » (курсив всюду мой. — Е. Д.)

Генерал, лишенный человеческого лица, вместо лица у него бумажка, — олицетворение бюрократического порядка.

Деталь эта — предвестие «значительного лица». Она и появляется в минуту, когда происходит осечка с починкой старой шинели, предваряя окончательную катастрофу после потери новой.

Так многозначительны незначащие как будто, невзначай брошенные гоголевские детали.

Когда перед грозными очами «значительного лица» появился жалкий проситель, лицо в генеральском чине затопало ногами, «возведя голос до такой сильной ноты, что даже и не Акакию Акакиевичу сделалось бы страшно. Акакий Акакиевич так и обмер, пошатнулся, затрясся всем телом и никак не мог стоять: если бы не подбежали тут же сторожа поддержать его, он бы шлепнулся на пол; его вынесли почти без движения».

Горячка сводит Акакия Акакиевича в могилу. Казалось бы, это прямое последствие ограбления: грабители ведь оставляют Башмачкина раздетым на морозе. Но Гоголь умышленно минуетэту естественную мотивировку болезни. После похищения шинели Акакий Акакиевич как раз не заболевает. Он начинает обивать пороги полицейских учреждений, безуспешно хлопоча о поимке грабителей и возвращении похищенной вещи.

Кто-то надоумил беднягу обратиться к могущественному «значительному лицу». «Как сошел с лестницы, как вышел на улицу, ничего уж этого не помнил Акакий Акакиевич. Он не слышал ни рук, ни ног. В жизнь свою он не был еще так сильно распечен генералом… Он шел по вьюге, свистевшей в улицах, разинув рот, сбиваясь с тротуаров; ветер, по петербургскому обычаю, дул на него со всех четырех сторон, из всех переулков. Вмиг надуло ему в горло жабу, и добрался он домой, не в силах будучи сказать ни одного слова; весь распух и слег в постель. Так сильно иногда бывает надлежащее распеканье!» — кончает Гоголь.

Вот кто истинный и прямой виновник смерти Акакия Акакиевича: «значительное лицо»!

Значительное лицо и его распеканье.

Значительное лицо и его система.

«Главным основанием его системы была строгость. «Строгость, строгость и — строгость», — говаривал он обыкновенно… Обыкновенный его разговор с низшими отзывался строгостью и состоял почти из трех фраз: «Как вы смеете? Знаете ли вы, с кем говорите? Понимаете ли, кто стоит перед вами?»