Вот идеал интеллигента М. Горького; от него он требует прежде всего всесторонности, такова должна быть его первая и основная черта. И всесторонность эту надо понимать, конечно, не как энциклопедичность знаний, а в смысле отзывчивости на все проявления жизни, в смысле чуткого реагирования на все окружающие впечатления; для этого человек должен не только мыслить, но и жить. Именно в неумении жить, в намеренной отчужденности от жизни упрекает Горький современного кабинетного интеллигента, между тем как жизнь, по его мнению, — это прекрасный, таинственный, интересный и радостный процесс созидания идей, накопления красоты, творчества новых форм (Там же, III , 145) [56] Почти дословное изложение слов Шебуева (Там же. 383).
. Мы не умеем ценить эту жизнь, потому что бедны мы непосредственными впечатлениями и, по картинному выражению Горького, живем в углах на содержании своего воображения. С этой точки зрения вполне законна и понятна — так плохо понятая критиками — вражда Горького к книге. Горький отрицает книгу постолько же, посколько отрицает и специфически книжную интеллигенцию; он отрицает книгу как всеобщий спасительный оракул на самые сложные запросы жизни; он отрицает только книгу самую по себе, без участия в ее воздействии непосредственных впечатлений жизни. Этой мысли он верен всегда и высказывает ее часто; мы уже отметили выше, что в «Фоме Гордееве» совет «почитать книжку» дает Тарас Маякин Фоме; для Маякина, всосавшего в себя буржуазную культуру и мораль Смайльса и Леббока, книга является всеспасительным средством; он не может понять, что Фоме нужна не книга, а непосредственное дело, — поэтому и М. Горький, видимо, сочувствует Фоме в его ответе: «если люди помочь мне в мыслях моих не могут — книги и подавно» [57] 4 , 426.
. Поэтому напрасны нападки на Горького, будто он отрицательно относится к книге; наоборот, из других его произведений мы видим, что он уважает книгу (напр., III , 248) [58] Там же. 121 (рассказ «Читатель»).
, но не может признать ее заменяющей непосредственные впечатления жизни. Когда современный интеллигент сталкивается с действительной жизнью, он, по ядовитому замечанию Горького, сейчас же берется за книгу, чтобы посмотреть: «а что там по этому поводу написано?» («Жизнь», 1900, III , 145) [59] 5 , 383 (слова Шебуева).
; в этом Горький видит преобладание интеллекта над инстинктом — и требует гармоничного соединения их обоих. Он требует — повторяем это еще раз — всесторонности нашего развития во всех его отношениях; он требует, чтобы истинный интеллигент избрал своим девизом старое, но вечно юное и великое изречение: homo sum, humani nihil a me alienum puto («я человек, и ничто человеческое не считаю себе чуждым»).
Итак, отрицает ли Горький интеллигенцию, и если да, то какую ее часть?
Мы уже видели, что в лице Ивана Ивановича он отрицает интеллигенцию буржуазную , с ее довольной и эгоистической моралью и с вечными фразами самоуслаждения на устах. Теперь мы видим, что Горький отрицает и интеллигенцию специально книжную , незнакомую с непосредственною жизнью, слабо и глухо отзывающуюся на разнообразные проявления жизни и чувства. Отрицает ли он интеллигенцию как часть общества? Отчасти да, отчасти нет. Действительно, он думает, что большая часть современной интеллигенции — и буржуазна и книжна; но, с другой стороны, на смену ей, по его словам, идет новый класс общества. Позволим себе сделать последнюю и очень интересную цитату:
«Был у нас интеллигент-дворянин (слова Шебуева из «Мужика»). Он на своих плечах внес на родину культуру Запада, создал огромные, вечные ценности и — все-таки отцвел, не окупив, может быть, и половины тех затрат, которые употребила страна на то, чтобы взрастить его… На смену ему явился интеллигент-разночинец. Этот дешево стоил стране; он явился в жизнь ее как-то сразу и своей: огромной силой поднял страшный груз. Он надорвался в труде и ныне тоже отцветает… Может быть, он возродится? Не знаю… не охотник я до гаданий… Вижу — он отцветает <���…> Думается мне, что дворянин и разночинец потому так скоро… устали жить, что одиноки были. Родни в жизни у них не было, работали они для человечества и народа, а это — величины малореальные, неосязательные… На смену ему идет мужик, рабочий-интеллигент, и в то же время растет буржуа — купец-интеллигент… Посмотрим, что сделает мужик… Но первая его задача — расширять дорогу к свету для своего брата-мужика — для брата по крови, оставшегося внизу и назади… Свой брат — это уж реальность… Вот и все…» (Там же, III , 154) [60] Там же. 394
.
Читать дальше