Александр Ревякин - О типическом в реалистической художественной литературе

Большевистская идейность и принципиальность Давыдова сказались уже в момент его первого появления в романе, в споре с секретарем райкома. Она показана затем в его взаимоотношениях с крестьянами и, в частности, в его отношении к женщинам Гремячего Лога, которые по наущению кулака Островного едва не лишили Давыдова жизни. Но Давыдов сумел объяснить им сущность их глубоко ошибочного поступка, совершенного по темноте, и великодушно простил.

Преданность делу народа, большевистскую идейность Давыдова писатель подчеркивает и его желанием воодушевить колхозников личным трудом, и его равнодушием к своей бытовой неустроенности, и его пренебрежением к собственным интересам во имя общественного дела. Он, например, отдает принадлежащий ему слесарный инструмент колхозу, чтобы премировать колхозного кузнеца Ипполита Шалого за ударную работу.

Скупыми красками, в небольших эпизодах Шолохов мастерски изображает своеобразие характера Давыдова: его простоту и непосредственность в обращении с людьми, его чистую душу, искренность и прямоту. Таков Давыдов в эпизоде приезда в Гремячий Лог.

«Риковский кучер остановил лошадей. Давыдов уверенно стал освобождать валек от постромочной петли. Толпившиеся возле казаки переглянулись. Старый в белой бабьей шубе дед, соскребая с усов сосульки, лукаво прижмурился.

— Гляди, брыкнет, товарищ!

Давыдов, освободивший из-под репицы конского хвоста шлею, повернулся к деду, улыбаясь почернелыми губами, выказывая при улыбке нехватку одного переднего зуба.

— Я, папаша, пулеметчиком был, не на таких лошадках мотался!

— А зуба-то нет, случаем, не кобыла выбила? — спросил один черный, как грач, по самые ноздри заросший курчавой бородой. Казаки беззлобно засмеялись, но Давыдов, проворно снимая хомут, отшутился:

— Нет, зуба лишился давно, по пьяному делу».

Простота Давыдова сразу расположила к нему казаков Гремячего Лога: «Им шибко понравилось, что приезжий не так, как обычно кто-либо из районного начальства: не соскочил с саней и мимо людей, прижав портфель, в сельсовет, а сам начал распрягать коней, помогая кучеру и обнаруживая давнишнее умение и сноровку в обращении с конем».

Большую душевность, нежность, внутреннюю красоту Давыдова писатель великолепно показал в эпизоде встречи с ребятами, вышедшими на ловлю сусликов.

Вычерчивая характер Давыдова, писатель умело применяет и речевые средства. Для Давыдова характерно неправильное употребление некоторых слов («ошибнулся» вместо ошибся), пользование просторечными словами и выражениями («мотай» вместо иди, «спасу нет», «в дым обмараться»), слишком частое обращение к слову «факт». Эти особенности речи объясняются жизненным путем Давыдова: он вышел из рабочей среды, всю жизнь трудился и воевал и не имел времени учиться, приобрести необходимую языковую культуру.

Так, постепенно, перед читателями романа «Поднятая целина» воссоздается целостный, живой образ большевика Давыдова во всей полноте его социально-типических и индивидуально-психологических особенностей.

Давыдов как художественный образ живет и будет жить именно потому, что его социальная сущность, значительная, интересная, дана в плоти и крови, в живом человеческом облике — своеобразном, неповторимом, индивидуальном.

Если художник, изображая типического представителя определенного класса, умело отберет его ведущие свойства, даст их в органическом единстве и воплотит их в конкретной, индивидуальной форме, то перед нами и предстанет тот или иной реалистический, типический художественный характер. Это будет тип и вместе с тем определенная личность, жизненная, убеждающая читателя своими действиями. Именно об этом писал Ф.Энгельс к М.Каутской, давая положительную оценку изображения рабочих и крестьян в ее романах «Старые и новые» и «Стефан из Грилленгофа».

«Характеры той и другой среды, — писал он, — обрисованы с обычной для Вас четкой индивидуализацией; каждое лицо — тип, но вместе с тем и вполне определенная личность, «этот», как сказал бы старик Гегель, так оно и должно быть [10] К.Маркс и Ф.Энгельс. Избранные письма, стр. 394. Госполитиэдат. 1948. ».

М.Горький также неоднократно указывал на то, что литературные образы, воспроизводящие типические характеры и явления реальной действительности, создаются по законам обобщения и индивидуализации, абстрагирования и конкретизации.

Необходимо заметить, что творческий процесс нередко представляют резко разобщенным на два этапа — обобщения, синтеза и затем художественной конкретизации. Но такое представление неправильно. В художественном творчестве обобщение к индивидуализация совершаются не изолированно друг от друга, не в чередовании, а одновременно. Обобщение и индивидуализация — единый процесс художественной типизации.