Людмила Зубова: Поэзия Марины Цветаевой. Лингвистический аспект

[3] См. перевод М. Цветаевой стихотворения Ш. Бодлера «Плаванье» (Бодлер 1965, 164).

[4] Ср. также сочетание версты строптивых кобыл (С., 413).

[5] В данном случае текст цитируется по изданию М., а не по изданию Соч., так как в Соч. вместо врозь ошибочно напечатано кровь. Правильное чтение врозь подтверждается как прижизненным изданием поэмы — М. (М. Цветаева сама держала его корректуру), так и последующими изданиями (см., напр. публикацию: «Звезда». 1988. № 6. С. 90).

[6] Д. Г. Демидов показывает, что «в древнерусском тексте обнаруживается стремление описывать размеры предметов, сколь бы велики они ни были, в терминах мер длины ( аршин, вершок. — Л. 3 .), а расстояния, сколь бы малы они ни были, — в терминах путевых мер ( верста, гон и т. п. — Л. 3 .)» (Демидов 1986, 9). Ср. также:

[7] Если в поэзии и прозе Цветаевой это изменение осмысленно и мотивировано узким контекстом строки, предложения и широким контекстом произведения и всего ее творчества, то в других произведениях современной литературы можно наблюдать менее органичные и поэтому более показательные попытки семантизировать архаические формы семь и суть — попытки, отражающие языковую тенденцию вторичной семантизации этих форм, на основе их стилистической авторитетности. Ср.: «Доподлинно известно, что день начинается после ночи, весна после зимы, а вот что и с чего начинается в жизни человеческой — тайна сия велика есмь»; «Велики, премудры и необходимы дела твои, человек! И сам ты велик всемогущ есмь» (И. Виноградов),

[8] Тональность и лексика этого гимна единению человека и природы поразительно напоминает содержание псалма 103 «О сотворении мира» из Священного писания:

(И., 326–328).

[9] Семантика ложности, противоестественности представлена в цикле даже на фонетическом уровне: в стихотворении «Не бесы — за иноком…» последняя строка «За фюрером — фурии!» состоит из двух иноязычных слов, содержащих явный признак неславянского происхождения: букву «ф», повторенную в стороке дважды. Отметим также неочевидное для читателя, но несомненно явное для самой Цветаевой каламбурное употребление слова вран, в котором оказались совмещенными значения 'вестник гибели' и 'лгун'. Если в окончательном варианте стихотворения рефреном выступает слово вран, то в черновом варианте — лгун (И., 333, 721).

[10] М. Цветаева писала А. Тесковой: «До последней минуты и в самую последнюю верю — и буду верить — в Россию: в верность ее руки. Россия Чехию сожрать не даст: попомните мое слово (…) Чехия для меня сейчас — среди стран — единственный человек. Все другие — волки и лисы, а медведь, к сожалению — далек» (Цветаева 1969, 160–163).

Ахманова 1 — Ахманова О. С. Словарь лингвистических терминов. М., 1966.

Ахманова 2 — Ахманова О. С. Словарь омонимов русского языка. М., 1976.

Горбачевич — Трудности словоупотребления и варианты норм русского литературного языка: Словарь-справочник / Под ред. К. С. Горбачевича. Л., 1974.