Русская читающая публика сняла лишь верхний слой содержания повести. "Бедная Лиза" трогала, воздействовала на чувствительность, и этого было достаточно. "Я посетил прах твой, нежная Лиза", — писал в очерке "К праху бедной Лизы" известный в свое время литератор и фанатический карамзинист П. И. Шаликов. "Кому, имеющему чувствительное сердце, — делал он примечание к этим словам, — неизвестна бедная Лиза". Существенно, что "Бедная Лиза" воспринимается как рассказ о подлинных событиях. В уже цитированном письме Иванова сообщается, что находятся люди, которые ругают Карамзина, говоря, "что он наврал, что Лиза утонула, никогда не существовавшая на свете". Для хулителей писателя, как и для его поклонников, художественные достоинства повести были впрямую связаны с истинностью описанного в ней.
Такой, не различавший быль и вымысел, подход вел к перестановке многих акцентов. Прежде всего, стиралась тонкая грань между автором и рассказчиком, соответственно суждения и оценки последнего воспринимались как единственно возможные. Шаликов, например, пошел даже дальше карамзинского рассказчика, утверждая, что героиня повести пребывает на небесах "в венце невинности, в славе непорочных". Не лишенные известной двусмысленности, эпитеты эти свидетельствуют о том, что в его восприятии проблематика карамзинской повести, по существу, выветрилась. Все дело сводится к прославлению: прежде всего чувствительности, затем Лизы, чья судьба вызывает такие эмоции, а главное, писателя, сделавшего эту судьбу достоянием публики:
"Может быть, прежде, когда бедная Лиза неизвестна была свету, на сию самую картину, на сии самые предметы смотрел бы я равнодушно и не ощущал бы того, что теперь ощущаю. Одно нежное, чувствительное сердце делает тысячу других таковыми, тысячу, которым нужно было только возбуждение, а без того остались бы они в вечном мраке. Сколько теперь, как и я, приходят сюда питать чувствительность свою и пролить слезу сострадания на прахе, который бы истлевал никем не знаем. Какая услуга нежности!" Неудивительно, что Лизина история оказывается для Шаликова не трагичной, но приятной: "Мне казалось, что каждый листик, каждая травка, каждый цветочек дышали чувствительностью и знали о судьбе бедной Лизы. <���…> Никогда меланхолия не была для меня приятнее. <���…> Я первый раз в жизни моей наслаждался таким удовольствием". Завершает Шаликов свой очерк стихотворением, начертанным им на березе близ пруда:
"Прекрасная душой и телом в сих струях
Скончала жизнь свою в цветущих юных днях!
Но — Лиза! Кто бы знал, что бедственной судьбою
Ты здесь погребена…
Кто б горестной слезою
Кропил твой прах…
Увы, он так бы истлевал,
Что в мире бы никто, никто о нем не знал!
Се… нежный К<���арамзи>н, чувствительный, любезный
Об участи твоей нам возвестил плачевной!" [9] Приятное и полезное препровождение времени. 1797. Ч. 15. С. 236.
Реакция Шаликова была в высшей степени типичной, и именно ее широко растиражировала сентиментальная литература. В десятках повестей подражателей Карамзина был подхвачен и распространен открытый им прием — ведение повествования от лица рассказчика, не принимавшего участия в описываемом происшествии, но узнавшего о нем от кого‑либо из героев или очевидцев. Но прием этот практически никогда не несет той функциональной нагрузки, которая возложена на него в "Бедной Лизе", — между позицией рассказчика и очевидным смыслом излагаемых событий нет никакого несовпадения. Подобная композиция обретает совсем иное значение. Для повествователя какое‑либо деятельное участие в описываемом происшествии уже исключено. Он может лишь посочувствовать героям, а его реакция становится образцом для читателя, показывает, какое впечатление должна произвести изложенная история на чувствительное сердце.
"Я поспешил видеть памятник чувствительности. Увидев его, почтил горячей слезою и сердечным вздохом прах Лизы, срисовал картину, списал все надписи и в то же время, написав следующие стихи, оставил их на могиле:
К праху несчастной Лизы…
Любовник нежности у гроба собирает
И взор чувствительных любовью привлекает,
И я свою слезу на прах твой уронил
И вздохом истинным несчастную почтил".
На этот раз речь идет не о героине Карамзина. Так кончается повесть князя Долгорукова "Несчастная Лиза", само заглавие которой указывает на образец, вдохновлявший ее автора. Сладостные переживания карамзинского рассказчика у Лизиной могилы приобрели здесь характер какого‑то почти гротескного самолюбования [10] Воплощенный в этих цитатах взгляд на "Бедную Лизу" дожил до наших дней. "Прекрасная, любезная, чувствительная и невероятно добродетельная (выделено нами. — А. 3., А. Н.) Лиза" — эти слова заимствованы не у Шаликова или Долгорукова, но из вузовского учебника по литературе XVIII века (Благой Д. Д. Русская литература XVIII века. М., 1960. С. 542). И безусловно, они отражают "общественное мнение". Как это часто бывает, репутация шедевра была создана и закреплена эпигонами.
. Своего рода воплощением такого восприятия стало отдельное издание повести, предпринятое в 1796 году в Москве "Иждивением Любителя литературы" [11] По данным "Сводного каталога русской книги гражданской печати XVIII века" (М., 1964. Т. 2. С. 18), в каталоге ГПБ неизвестной рукой записано, что "любителем литературы" был Платон Бекетов, служивший в это время в сенате в Петербурге и еще не начавший своей издательской деятельности. Между тем Е. Ф. Шмурло указывает, что в составе библиотеки митрополита Евгения (Болховитинова) сохранился экземпляр книги, где выражение "любитель литературы" разъяснено "собственноручною припискою" Евгения — "Иван Владимирович Лопухин" (Библиограф. 1887. № 3. С. 67). Если верить этому свидетельству ученого–библиографа, лично знакомого с Карамзиным и Лопухиным, то история взаимоотношений Карамзина с кругом московских масонов обогащается весьма существенной подробностью.
. "Издавая памятник чувствительности и нежного вкуса московских читателей и читательниц, — писал Любитель литературы, предваряя издание, — надеюсь принести им больше удовольствия, нежели самому автору "Бедной Лизы". Внимание ко всему, привлекающему особливое внимание, любовь к изящному в сердцах, в картинах, в книгах… во всем — были единственным побуждением к сему изданию". К книге была приложена картина, нарисованная и гравированная Н. И. Соколовым и представлявшая, по словам "Московских ведомостей", "трогательные и прекрасные места из приключений бедной Лизы" [12] Моск. ведомости. 1796. 19 нояб. № 93.
, а по примечанию в одном из переизданий — "изображение оной чувствительности". "Изображение чувствительности" заключалось в виде монастыря, пруда, густо обсаженного березами, и гуляющих, оставляющих на березах свои надписи. Здесь же на фронтисписе приведен и текст, поясняющий картинку: "В нескольких саженях от стен Си<���мо>нова монастыря по кожуховской дороге есть старинный пруд, окруженный деревами. Пылкое воображение читателей видит утопающую в нем бедную Лизу, и на каждом почти из оных дерев любопытные посетители на разных языках изобразили чувство своего сострадания к несчастной красавице и уважения к сочинителю ее повести. Например: на одном дереве вырезано:
Читать дальше