Приютино быстро вошло в русскую поэзию. Вот послание К. Н. Батюшкова Н. И. Тургеневу с приглашением на «дачу Олениных»:
Есть дача за Невой,
Верст двадцать от столицы,
У Выборгской границы,
Близ Парголы крутой;
Есть дача или мыза,
Приют для добрых душ,
Где добрая Элиза
И с ней почтенный муж,
С открытою душою
И с лаской на устах,
За трапезой простою,
На бархатных лугах,
Без бального наряда,
В свой маленький приют
Друзей из Петрограда
На праздник сельский ждут:
Там муж, с супругой нежной,
В час отдыха от дел
Под кров свой безмятежный
Муз к грациям привел.
Поэт, лентяй, счастливец,
И тонкий Философ,
Мечтает там Крылов,
Под тению березы,
О басенных зверях,
И рвет парнасски розы
В приютинских лесах,
И Гнедич там мечтает
О греческих богах,
Меж тем как замечает
Кипренский лица их,
И кистию чудесной,
С беспечностью прелестной,
Вандиков ученик,
В один крылатый миг
Он пишет их портреты,
Которые от Леты
Спасли бы образцов,
Когда бы сам Крылов
И Гнедич сочиняли
Как пишет Тянислов
Иль Балдусы писали,
Забыв и вкус и ум!
Но мы забудем шум
И суеты столицы,
Изладим колесницы,
Ударим по коням,
И пустимся стрелою
В Приютино с тобою.
Согласны? — По рукам.
Какова была атмосфера приютинского кружка, можно судить по следующему: всеевропейская знаменитость Александр Гумбольдт, прибыв в Петербург, сразу же после представления в Зимнем дворце отправился в дом Оленина; по всей русской столице передавались его слова, что он, объехав оба полушария, везде был вынужден только говорить, а здесь с великим удовольствием весь вечер слушал других.
Центральной фигурой оленинского кружка был И. А. Крылов. Оленин представил его ко двору и сделал библиотекарем Императорской Публичной библиотеки, где сам был директором. В доме Оленина великого баснописца ласково называли Крылышком и баловали как старого ребенка.
Едва ли не каждый вечер Крылов из библиотеки направлялся либо в дом Оленина, либо летом в Приютино. Он нанимал извозчика, но почти никогда к нему не садился, а шел рядом и разговаривал; Крылов любил беседовать с простыми людьми. В Приютине для него был выстроен особый домик, получивший в кружке название «крыловской кельи». За обедом ему готовили любимые блюда (Крылов был не дурак поесть!): бараний бок с кашей, утка с груздями, поросенок под хреном со сметаной, подовые пироги; тут же ставился громадный кувшин ледяного кваса. Часто после такого, ныне кажущегося сверхчеловеческим, обеда Крылов, не выходя из-за стола, засыпал.
В Приютине устраивались и домашние спектакли. Особо следует отметить постановку шуточной пьесы Крылова «Трумф» в день именин Елизаветы Марковны Олениной 5 сентября 1834 года. Эта пьеса, с одной стороны, была пародией на классические трагедии, с другой — в то время она представлялась злой инвективой на порядки, царившие при Павле I. В своих воспоминания декабрист Д. И. Завалишин писал: «Ни один революционер не придумывал никогда злее и язвительнее сатиры на правительство. Все и всё были беспощадно осмеяны, начиная от главы государства до государственных учреждений и негласных советников» [23] Завалишин Д. И. Воспоминания. М., 2003. С. 131.
. Более полувека эта пьеса принадлежала к «подпольной литературе». Впервые она была опубликована только в 1871 году.
Другим постоянным гостем Приютина был Гнедич. Жизненным подвигом этого чрезвычайно знаменитого в свое время поэта стал ныне признанный классическим перевод «Илиады». Первоначально первые песни Гнедич перевел александрийским стихом, но затем по совету Оленина перешел на гекзаметр.
Гнедич был высок, статен, но с изрытым оспой лицом и одноглаз. Но внешняя некрасивость быстро забывалась, поскольку это был человек высокой души и чрезвычайной доброты. Сказывалось и обаяние большого таланта. Гнедича часто просили читать отрывки из «Илиады», и он декламировал великолепно. Особенно захватывающе звучала сцена прощания Гектора и Андромахи.
Дочь Оленина Варвара Александровна в своих фрагментарных записках вспоминает следующий случай: «В 1819-м Гнедич… спас Приютинскую деву, такую же кривую, как он сам, дочь чудеснейшей старушки-прачки из числа бесконечной дворни того времени. Побежали к батюшке сказать, что Маша утонула в омуте. Батюшка и все туда побежали, и Гнедич туда же. Умея хорошо нырять, он тотчас же сбросил свое платье, кроме нижнего, и вытащил несчастную, но еще не совсем умершую. После долгих разных способов ее привели в чувство, для счастия несчастной матери-вдовы, имевшей только одну на утешение. Легко можно представить ее счастье и благодарность Николаю Ивановичу, который тотчас побежал переодеваться. И что же, не успел он переодеться, как вдруг дверь отворятся и Маша бросается к его ногам вся в слезах, не зная, как его благодарить за спасение. Что ты, что ты, Маша? Да разве ты того же бы не сделала? Встань, пожалуйста. Да кому же тебя спасать, как не мне, у тебя один глаз, а у меня другой, и составляем теперь целое» [24] Записки В. А. Олениной // Приютино. Антология русской усадьбы. СПБ., 2008. С. 675–676.
.
Читать дальше