НОВОЙ ЭЛОИЗЕ
Как платье черное к лицу вам!
Как пристало! Ах! если б к трауру из крепа покрывало
И на цепочке золотой
Крест с бриллиантами — подобны были б той
Игуменье и умной, и прекрасной,
Которую любил так Абелард несчастный.
В одной науке вы должны ей уступить:
Вы не умеете… любить.
(5 сентября 1823)
Через неделю он возвращается к той же теме в поздравительных стихах:
С. Д. П.
В ДЕНЬ ЕЕ ИМЕНИН
Премудрости вам имя дали,
И правду молвить, вы отменно мудрены!
Кого собой вы не пленяли?..
Он написал сначала «прельщали», но потом счел за благо поправить.
…А не были еще ни разу влюблены! [270] ГПБ, ф. 310, № 2, л. 38–38 об.
(13 сент. 1823)
До чего непроницательны мужчины! Панаев уезжал в эти дни, или уже уехал, — и едва ли не потому появилось и черное платье. Понятно, что Измайлов ничего не мог знать о тайных прощаниях в Летнем саду, — но он вообще ни о чем не догадывался и сыпал соль на свежую рану. Может быть, он, впрочем, связывал как-то поведение Софьи Дмитриевны с влиянием Дельвига; во всяком случае, между двумя посвящениями он написал резкую и раздраженную басню «Роза и репейник»:
Репейник возгордился!
Да чем же? — с Розою в одном саду он рос.
* * *
Иной молокосос,
Который целый курс проспал и проленился,
А после и в писцы на деле не годился,
Твердит, поднявши нос:
«С таким-то вместе я учился».
Хорош тот, слова нет — ему хвала и честь,
Да что, скажи, в тебе-то есть.
В рукописи вместо «такого-то» стояла фамилия Пушкина.
Измайлов отдал басню печатать в «Благонамеренный», конечно, без имени Пушкина, чтобы памфлет не был уже вовсе пасквилем. Искушенный читатель, однако, легко подставлял имена. Выпад против Дельвига не был новостью; новым был только явно враждебнй тон. Конечно, Измайлов был сердит и сводил счеты со всеми «баловнями-поэтами», но вместе с тем похоже, что Дельвиг чем-то особенно его раздражил в сентябре 1823 года. Менялись отношения в маленьком кружке; хозяйка отдалялась от прежних поклонников, и можно было уже печатно выругать одного из ее избранников, не слишком опасаясь ее гнева. Измайлов записал басню в ее альбом, — впрочем, в печатном варианте. Под этим автографом — пояснение Акима Ивановича Пономарева:
«Писано на счет А. С. Пушкина и барона Дельвига по случаю одного разговора» [271] Там же, л. 37; ИРЛИ, 9668/VIIIб8, л. 74 об.; И<���змайлов А. Е.> Репейник и роза // Благонамеренный. 1823. № 17. C.▫356.
.
Басня была написана 11 сентября, а номер «Благонамеренного» с ней вышел 24 числа [272] ЦГИА, ф. 777, оп. 1, № 370.
, как раз накануне дня рождения Софьи Дмитриевны. На следующий день Измайлов принес ей обязательные поздравительные стихи:
НА ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ С. Д. П.
Чего вам пожелать для вашего рожденья?
Вы не обижены Природой и Судьбой:
Умны, любезны вы и хороши собой,
Прелестны!.. Нужно ль что еще для наслажденья?
Хотел бы речи дать здесь оборот другой,
Но сердце не всегда находит выраженья.
(25 сент. 1823)
[273] ГПБ, ф. 310, № 2, л. 38 об.
За «репейника» Софья Дмитриевна не вступилась, но, видимо, и мадригалы ее придворного поэта сделались ей пресны. Во всяком случае, это было последнее известное нам поэтическое обращение к ней Измайлова осенью 1823 года. Произошел ли какой-то разговор или просто она избегала общения, — мы не знаем. 11 октября Измайлов был на дне рождения у А. Княжевича, по соседству с Пономаревыми, на той же Фурштадтской улице, — и принес стихотворение, которое Остолопов снабдил тут же своим, также стихотворным, комментарием. В нем в шутливой, конечно, форме говорилось о разрыве:
А. М. КНЯЖЕВИЧУ
В день твоего рожденья,
О тезка милый мой! дай бог,
Чтобы вкусить ты мог
Все радости, все наслажденья
И чтоб по слуху знал слепой любви мученья.
Уж так и быть,
И я за ум примуся
И с нынешнего дня, клянуся,
Не буду жен чужих любить;
А если не уймуся,
При всех себя позволю бить.
11 октября 1823.
ПРИПИСКА Н. Ф. ОСТОЛОПОВА
Не будет более он в улице Фурштадтской [274] Но только не у вас. Сейчас Узнал день вашего рожденья. Приду для поздравленья (примечание Остолопова).
.
Ручаюсь в том. Советник статской
О… [275] Там же, л. 66 об.
Все эти экспромты стоило прочитать хотя бы потому, что за ними стояла психологическая ситуация, намеченная в общих чертах мемуарами Панаева. А она, в свою очередь, поясняет нам отчасти телеологию двух любовных «циклов», один из которых принадлежал Баратынскому, а другой Дельвигу.
Читать дальше