Павел Анненков - Жизнь и труды Пушкина. Лучшая биография поэта

Тебе придется иметь дело с людьми, которых ты еще не знаешь… Не суди о людях по собственному сердцу, которое, я уверен, благородно и отзывчиво и, сверх того, еще молодо… Будь холоден со всеми. Фамильярность всегда вредит, особенно же остерегайся допускать ее в обращении с начальниками, как бы они ни были любезны с тобой… Не проявляй услужливости… Обуздывай сердечное расположение, если оно будет тобой овладевать. Люди этого не понимают и охотно принимают за угодливость, ибо всегда рады судить о других по себе… Никогда не принимай одолжений. Одолжение чаще всего — предательство. Избегай покровительства, потому что это порабощает и унижает. Я хотел бы предостеречь тебя от обольщений дружбы, но у меня не хватает решимости ожесточить твою душу в пору наиболее сладких иллюзий… Никогда не забывай умышленной обиды… Будь немногословен или вовсе смолчи и никогда не отвечай оскорблением на оскорбление… Если средства или обстоятельства не позволяют тебе блистать, не старайся скрывать лишений. Скорее избери другую крайность. Цинизм своей резкостью импонирует суетному мнению света, между тем как мелочные ухищрения тщеславия делают человека смешным и достойным презрения. Никогда не делай долгов; лучше терпи нужду. Поверь, она не так ужасна, как кажется, и во всяком случае она лучше неизбежности вдруг оказаться бесчестным или прослыть таковым. Когда-нибудь ты услышишь мою исповедь; она дорого будет стоить моему самолюбию, но меня это не остановит, если дело идет о счастии твоей жизни» (фр.).

Смотри в примечаниях наших к этому стихотворению.

Пушкин говорит о себе. Далее следуют у него заметки об ошибках альманаха. Действительно, там было напечатано: «Огни врагов, их чуждое призванье» вместо «взыванье»; «ничто не заглушит моих тревожных дум» вместо «… привычных дум». Стих «Воспоминание и брата и друзей», напечатанный в альманахе так: «Воспоминанье и братьев и друзей», показывает, что в эпоху сочинения пьесы «Война» (1821) Пушкин думал о брате, как о предмете, дорогом его сердцу наравне с священным сердца жаром, высокими стремлениями и волнениями творческих дум. Дальнейшее развитие нашего языка не подтвердило мнения Пушкина о нелепости тревожных дум.

Стих из «Тарентинской девы» Гнедича.

Вперед! Марш! (фр.).

Отцу пришла в голову блестящая мысль (…) прислать мне одежду, напомни ему от меня об этом (фр.).

«Беседы» Байрона, Вальтер Скотта (фр.).

«Эда», поэма Баратынского, вышедшая только в 1826 г.

Насчет выдачи «Северных цветов» — первой книжки.

«Русская старина», альманах Калайдовича 1824–1825 гг.

Первую книжку «Северных цветов» за 1825 г.

Известный разговор по поводу статьи князя Вяземского, приложенной к первому изданию «Бахчисарайского фонтана». О полемике между г-ном Дмитриевым и кн. Вяземским мы уже прежде упоминали.

«Чернец, Киевская повесть» Козлова. 1825.

Поэт действительно отвечал ему из Михайловского стихами. См. стих[отворение] «Козлову» («Певец, когда перед тобой…»).

В хорошем комическом роде (фр.).

Произведения Лебрена, оды, элегии и проч., найдешь у Сен-Флорана (фр.).

Драматические сочинения Шиллера, Шлегеля, «Дон Хуан», нового Вальтер Скотта <���…> через Сен-Флорана <���…> Флер д’оранж <���…> Альфиери (фр.).

Этот стих действительно находится в XXVIII строфе первой главы «Онегина».

Эти стихи и попали по указанию поэта в «Разговор между поэтом и книгопродавцем», которым открывается «Ев. Онегин».

Так эти стихи и напечатаны в «Разговоре между поэтом и книгопродавцем».

Мои потомки были бы мне обязаны этой тенью (фр.).

Пушкин в другом месте отстраняет критическое вмешательство брата в новую поэму очень добродушно: «Ты, голубчик, не находишь толку в моей луне — что ж делать? А напечатай уж так».

См. примечания к «Кавказскому пленнику».

В «Новостях литературы», журн[але] Воейкова (1825 г., книжка XI), была повесть г-на Погорельского «Лефортовская маковница», где одно действующее лицо, «бабушкин кот», привело Пушкина в восторг. Немного поранее укоризненного письма своего Александр Сергеевич еще писал к брату: «Душа моя, что за прелесть бабушкин кот! я прочел два раза и одним духом всю повесть, теперь только и брежу Тр[ифоном] Фал[елеичем] Мурлыкиным, выступаю плавно, повертывая голову и выгибая спину. Погорельский ведь Перов[ск]ий. Не правда ли? От Вяземского получил известие. Перешли ему, душа моя, все, что ты имеешь на бумаге и в памяти из моих новых сочинений. Этим очень обяжешь меня и загладишь пакости своего чтенье-бесия».