Александр Нилл - Саммерхилл — воспитание свободой

Другой неразрешимый случай — маленькая Флоренс. Она была незаконнорожденной и не знала об этом. Мой опыт позволяет утверждать, что всякий незаконнорожденный ребенок подсознательно знает об этом. Флоренс несомненно понимала, что за ней стоит какая-то тайна. Я сказал ее матери, что единственный способ излечить ее дочь — сказать правду.

—Нет, Нилл, я не посмею. Для меня-то это ничего не изменит. Но если я скажу правду Флоренс, она не сохранит ее в тайне, и мать вычеркнет мою дочь из завещания.

—Ну-ну, значит, нам придется подождать бабушкиной смерти, прежде чем мы начнем помогать Флоренс. Вы ничего не сможете сделать, если вам приходится скрывать какую-то жизненно важную правду.

Один наш бывший ученик — ему было тогда уже 20 лет — приехал в Саммерхилл погостить и попросил меня о нескольких личных уроках.

—Но у нас с тобой их были десятки, когда ты жил здесь, — сказал я.

—Да, я помню, — сказал он печально. — Их были десятки, и я не слишком-то серьезно к ним относился, но сегодня я на самом деле чувствую, что они мне нужны.

Сейчас я уже не занимаюсь психотерапией регулярно. Обычно, когда ты прояснил для ребенка проблемы рождения и мастурбации и показал, как семейная ситуация породила его неприязнь, зависть и страхи, тебе больше ничего не надо делать. Чтобы излечить детский невроз, надо высвободить чувства ребенка, а изложение разных психиатрических концепций или рассказ о его комплексах нисколько не помогают лечению.

Я вспоминаю одного пятнадцатилетнего мальчика, которому я пытался помочь. Неделями он молча сидел на наших личных уроках, отделываясь односложными ответами. Я решил использовать сильнодействующее средство и во время следующего урока огорошил его:

—Что я думал о тебе сегодня утром? Ты — ленивый, упрямый, тщеславный, злобный придурок.

—Значит, так, да? — он аж покраснел от злости. — А ты-то сам тогда кто?

С этого момента он начал говорить — легко и по делу.

Потом был одиннадцатилетний Джордж. Его отец занимался мелкой торговлей в деревне близ Глазго. Мальчика направил ко мне врач. Проблема Джорджа заключалась в ужасном страхе. Он боялся находиться вне дома, даже если речь шла о деревенской школе. Когда ему надо было уйти из дома, он рыдал от ужаса. С огромным трудом отец сумел привезти его в Саммерхилл. Он плакал и цеплялся за отца так, что тот не мог уехать домой. Я предложил отцу побыть у нас несколько дней.

Я уже знал историю мальчика от его доктора, чьи комментарии, на мой взгляд, были и точны, и очень полезны. Вопрос о возвращении отца домой становился все более актуальным. Я попытался поговорить с Джорджем, но он плакал и скулил, что хочет домой. «Это просто тюрьма», — всхлипывал он. Я продолжал, игнорируя его слезы.

—Когда тебе было четыре года, — сказал я, — твоего маленького брата увезли в больницу и привезли обратно в гробу. (Всхлипывания усилились.) Ты боишься быть вдали от дома, потому что думаешь, что то же самое может случиться с тобой — ты вернешься домой в гробу. (Громкое рыдание.) Но не в этом дело, Джордж, дружище, главное — не в этом: ведь это ты убил своего брата!

Тут он резко запротестовал и пригрозил ударить меня.

—Ты не на самом деле убил его, Джордж, ты думал, что мама любит его больше, чем тебя, и порой тебе хотелось, чтобы он умер. А когда он и вправду умер, ты почувствовал себя ужасно виноватым, потому что решил, что это твои желания убили его и бог покарает тебя в наказание за твою вину, если ты уйдешь из дома.

Рыдания прекратились. На следующий день он все же дал отцу уехать домой, хотя и устроил на вокзале сцену.

Еще какое-то время Джордж не мог справиться со своей тоской по дому. Однако через полтора года он настоял на том, что сам поедет домой на каникулы — один, совершенно самостоятельно, с пересадками, через весь Лондон. Он проделал то же самое, возвращаясь после каникул в Саммерхилл.

Я все больше убеждаюсь в том, что, если дети имеют возможность изжить свои комплексы в условиях свободы, в терапии нет необходимости. Но в таких случаях, как с Джорджем, одной свободы оказывается недостаточно.

Мне не раз приходилось давать личные уроки ворам, и я видел, как они исправлялись, но были у меня и воришки, которые отказывались от этих уроков. Тем не менее через три года свободы исправлялись и эти мальчики.

Исправляют и излечивают в Саммерхилле любовь, приятие и свобода быть самим собой. Очень небольшая часть из наших 45 детей нуждается в личных уроках. Я все сильнее верю в терапевтическое действие творческой работы. Я бы хотел, чтобы дети побольше мастерили, танцевали, играли в театр.