Николай Шмелев: Истоки. Авансы и долги

Нужен анализ, по возможности точное понимание того, чего мы можем, а чего не можем достичь принимаемыми мерами. Скажем, нереально ожидать, что, заменив план по номенклатуре нормативами, мы сможем избавиться от нынешней несбалансированности экономики. Установление из центра, только сверху всех цен и нормативов едва ли не так же неэффективно, как всеобъемлюще натуральное планирование. Нам неизбежно придется двигаться дальше — к рыночной самонастройке, которая тоже будет связана с определенными издержками — с ростом цен и не всегда оправданной дифференциацией доходов, например, но которая тем не менее сулит куда большие выгоды и неизмеримо меньшие потери в сравнении с тем, что мы имеем сейчас.

И надо также понимать, что стопроцентный идеал сегодня невозможен даже в теории, что идеал «любой ценой» — уже не идеал, что поэтому следует думать не о полном устранении всех несправедливостей, потерь и издержек (это нереально), но о соотношении плюсов и минусов, затрат и результатов в самом широком смысле.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

Мы похоронили Нестерова на Рогожском кладбище. Майское солнце высветило на траурном митинге сотню прекрасных интеллигентных лиц, по большей части молодых. У него нет пожилых учеников. Дело в том, что он поздно пришел в науку. В войну он был железнодорожным генералом, одним из руководителей, ведавших обеспечением фронта. На подушечках рядом с гробом лежали его боевые награды. Были тут и высшие ордена. Но гордился он одной наградой — орденом Отечественной войны. Вручал его лично маршал Жуков за транспортное обеспечение крупной военной операции. Уже выйдя на пенсию, Нестеров подался в науку. И не в какую-нибудь, а в математическую экономику. В кандидатской диссертации он исследовал приложение теории вероятности и математических методов к транспорту. Вместо ученой степени он, впрочем, по первому заходу получил разгром в печати: какая может быть вероятность в плановом хозяйстве, где все заранее и точно известно? Для чего линейное программирование, если и так все правильно запрограммировано? Лишь при поддержке великого Канторовича, будущего нобелевского лауреата, Нестеров пробил свой путь в науку, защитил докторскую. А учениками обзавелся на старости лет. Кстати, вместе с Канторовичем он участвовал в решении транспортной задачи по металлургии. Эффект ее равен вводу четырех крупнейших прокатных станов (об этой работе мне тоже довелось писать).

Его исследования всегда были практичны, и он каждодневно сражался за реализацию своих идей. Сражался зачастую по-донкихотски: он просто не понимал, как это можно добыть истину тяжелым трудом ученого и тут же не следовать ей в жизни. Высокий, худой, с аскетическим лицом, он и внешне был похож на рыцаря печального образа, нарисованного пером гениального испанца. Прошли века, и выяснилось, что воевал-то идальго отнюдь не против ветряных мельниц, а за то же, что и нынешние высшие особи человеческой расы, — за добро и справедливость в мире.

Все, кто встречался с Нестеровым, ощутили на себе его влияние. Он не был душой общества, — суровое обаяние его личности заключалось в ином: работая с ним лоб в лоб, любому из нас трудно было совершить поступок ниже себя. Беспощадный к себе, он и от других требовал такого, что находится на верхнем пределе человеческих возможностей. Личности такого калибра более всего формируют и воспитывают общество. От них мы вбираем в себя гражданское мужество. Как умеем передаем это нашим, детям, те — своим детям. Вот и не прерывается цепочка высокого в людских душах.

Он умер прекрасной смертью. В последний раз я говорил с ним за два месяца до его кончины. Нестеров был нездоров, а теперь мы знаем — неизлечимо болен. Но по-прежнему мощно работал его мозг, по-прежнему он источал почти зримую энергию. Перечитываю запись этой последней беседы — он видел в экономике дальше других, и потому время будет не приглушать его идеи, а, напротив того, раскрывать их значение для судеб отечественной экономики.