Эдвард Уилсон - Будущее Земли - Наша планета в борьбе за жизнь

К сожалению, коралловым рифам повезло меньше. Рифы, которые часто называют «дождевыми лесами моря» за их кажущееся бесконечным биоразнообразие, представляют собой уникальное явление на фоне остальных морских экосистем, отличающихся особой устойчивостью. Кораллы — симбиотические организмы. Внешне напоминая растение, коралл — это животное, видимую часть которого образует известковый остов. В его состав входят многочисленные одноклеточные микроорганизмы зооксантеллы. Мы не способны различить отдельные организмы, зато мы видим их яркие цвета. Коралловый скелет образует архитектуру рифа подобно тому, как деревья и кусты образуют архитектуру леса. Зооксантеллы существуют за счет фотосинтеза, обеспечивая энергию и строительный материал для формирования известковой структуры.

При повышении температуры воды всего лишь на l °C или даже незначительном увеличении ее кислотности в результате деятельности человека зооксантеллы покидают известковый организм, лишая его цвета и возможности получать энергию за счет фотосинтеза. Этот губительный процесс называют «обесцвечиванием коралла». Он может привести к смерти коралла.

Для этих величественных коралловых ансамблей последствия изменений, происходящих под влиянием потепления, уже стали катастрофическими. 19% коралловых рифов по всему миру мертвы. 38% из 44 838 известных видов кораллов находятся в уязвимом положении или под угрозой исчезновения. Для сравнения: среди птиц этот показатель составляет 14%, млекопитающих — 22%, земноводных (лягушек, саламандр и червяг) — 31%. Последние исследования показывают, что к 2050 г. может исчезнуть четверть всех видов кораллов в мире.

Не каждый, кто называет себя защитником природы, согласен с необходимостью сохранения биоразнообразия. Небольшое, но растущее меньшинство считает, что человечество уже переступило ту грань, за которой вызванные его деятельностью изменения в мире живого стали необратимыми. Теперь, говорят они, мы должны адаптироваться к жизни на искалеченной планете. Некоторые ревизионисты и вовсе призывают перейти к полностью антропоцентричной картине мира, в которой люди выступают в качестве абсолютных хозяев Земли, а решение о необходимости сохранения тех или иных видов или экосистем в дикой природе принимается исключительно исходя из степени их полезности для нашего вида.

В этом взгляде на жизнь на Земле совсем нет места для дикой природы: весь мир, включая даже самые отдаленные его участки, считается в той или иной степени подвергшимся отрицательному воздействию человечества. Живая природа — в том виде, в каком она существовала до прихода человека, — уже мертва или близка к смерти. Самые радикально настроенные сторонники этого подхода, вероятно, верят, что такой исход был исторически предопределен. Если это так, человечество должно взять в свои руки судьбу планеты и определять ее будущее — все, что простирается от одного полюса до другого, принадлежит только нам, и по большому счету ничто, кроме нашего вида, не представляет ценности.

В этих рассуждениях есть толика правды. Человечество причинило такой ущерб планете, на который не способен ни один другой вид. Начало полномасштабному наступлению — поклонники идеи антропоцена предпочитают называть этот процесс «ростом и развитием» — положила промышленная революция. Оно было предопределено истреблением большинства видов млекопитающих, чей вес превышает 10 кг, в мире (обычно их называют мегафауной), которое было начато охотниками-собирателями эпохи палеолита и продолжалось в дальнейшем, набирая темп с каждым новым этапом развития технологий.

По своему характеру процесс сокращения биоразнообразия напоминает скорее постепенное уменьшение яркости света, нежели мгновенное наступление темноты по щелчку выключателя. Становясь все более многочисленным и распространяясь по миру, человечество практически всегда эксплуатировало доступные ему локальные ресурсы до полного их исчерпания. Пережив одно удвоение своей численности, затем второе и, наконец, третье, люди обрушились на планету словно враждебно настроенные пришельцы.

Сам по себе процесс носил чисто дарвиновский характер, проявлявшийся в слепом поклонении богам безграничного роста и размножения. С точки зрения человечества, он сопровождался рождением новых форм красоты в разных видах искусства, тогда как всем остальным, за исключением бактерий, грибов и стервятников, происходившее вряд ли доставляло эстетическое удовольствие. В 1877 г. викторианский поэт Джерард Мэнли Хопкинс так написал об этом: