Лев Мухин - В нашей галактике

Многих ученых, в том числе и современников Декарта, не могли удовлетворить построенные на чисто теологической основе гипотезы.

Но тем не менее следующая попытка объяснить происхождение Солнечной системы была сделана лишь сто лет спустя выдающимся французским естествоиспытателем Бюффоном. Именно его идея положила начало многочисленным «теориям катастроф».

В 1745 году Бюффон предположил, что гигантская комета столкнулась с Солнцем, вырвала из него вещество планет. В течение 200 с лишним лет после работы Бюффона к идее катастроф в различных модификациях астрономы возвращались не один раз. Однако уже в XVIII веке многих ученых не удовлетворяла идея Бюффона. Они искали принципиально иные пути решения проблемы.

В это время физика и математика были озарены гением Ньютона, а астрономия — открытиями Гершеля. Величайшие умы задумывались о первопричине удивительной стройности и порядка, царящих в Солнечной системе. Ведь все планеты обращаются вокруг Солнца в одном направлении и почти в одной плоскости. За исключением Венеры и Урана, все планеты имеют одинаковое направление вращения вокруг собственной оси. Орбиты всех планет имеют форму почти правильных окружностей.

Насколько трудна была задача объяснения всех этих закономерностей, а главное — их появления, показывает следующий примечательный факт. Бесспорно, что такой титан, как Ньютон, не мог не попытаться подойти к решению вопроса о происхождении Солнечной системы. В своих «Математических началах натуральной философии» он описывает особенности движения планет. Но, по мнению гениального ученого, столь упорядоченное движение не могло быть следствием «какой-либо механической причины».

Ньютон думал, что взаимное притяжение планет обязано нарушить устойчивость Солнечной системы. Ну а поскольку она не нарушается, великий ученый так же, как и многие его предшественники, прибегнул к помощи Верховного Разума, который и наводит в мире соответствующий порядок.

Но, бесспорно, не Верховный Разум, а простые физические законы управляли и управляют по сегодняшний день нашей Солнечной системой. И как ни парадоксально, первым, кто это понял, был великий философ И. Кант, который, кстати, тоже исповедовал идею существования Верховного Разума.

Изучая богословие в Кенигсбергском университете, Кант увлекся физикой и математикой и стал горячим приверженцем ньютоновской физики. Он высказал идею, что вращение туманностей приводит к превращению шаровой формы в сплюснутую, дискообразную, и разработал интересные физические принципы в обоснование этой идеи.

В 1755 году вышла книга Канта «Всеобщая естественная история и теория неба», где были изложены его основные мысли. Уже в этой книге Кант рассматривал кольца Сатурна как рои частиц, вращающиеся вокруг планеты. Но по непонятной причине книгу Кант издал анонимно. К тому же издатель обанкротился, и она осталась на складах. Поэтому даже слава Канта как философа не привлекла особенного внимания современников к его идеям.

Кант полностью посвятил себя к этому времени вопросам, связанным с мышлением и познанием. На всякий случай он еще раз кратко изложил свою теорию в предисловии к книге «Единственное возможное доказательство бытия божьего». Книга эта вышла в 1763 году. Интересно, что именно в связи с этой книгой М. Булгаков устами Воланда упоминает Канта в своем знаменитом романе.

Полностью книга Канта «Всеобщая естественная история и теория неба» была вновь издана в 1798 году, а четыре года спустя первый консул Французской республики, тогда еще не ставший императором Наполеон, выразил желание побеседовать о судьбах мироздания со своим бывшим министром внутренних дел П. Лапласом, великим астрономом В. Гершелем и известным физиком графом Б. Румфордом.

Будущий император принял ученых в саду своего дворца в Мальмезоне, где он давал указания рабочим, подводившим воду для поливки растений. В своих воспоминаниях Гершель отмечает отличное знакомство Наполеона с мелиорацией.

Любезно встретив гостей и побеседовав с ними на общие темы, первый консул взял инициативу научной дискуссии в свои руки. Речь зашла о протяженности мира… «Кто же творец всего этого?» — спросил Наполеон Лапласа.

Лаплас пытался объяснить ему, как последовательность естественных событий могла привести к наблюдаемым астрономами фактам, но не сумел убедить будущего завоевателя Европы. Наполеон, как и многие другие, предпочитал более простое объяснение — вмешательство бога.