Джованни Верга: Его преподобие

Прихожане по-прежнему посещали церковь, но, слушая его проповедь, подумывали: «Ну и жулик же наш священник!» А женщины, придя на исповедь, не могли удержаться, чтобы не сказать:

— Грешна, падре, поругивала вас, хоть вы и слуга божий, потому что всю-то зиму по вашей милости без бобов и муки сидели…

А тот отвечал:

— По моей милости? Я, что ли, посылаю вёдро или дождь не вовремя? Или, может, прикажете мне свою землю вам передать, чтобы вы с нее урожай снимали? Побойтесь бога, совесть свою поберегите! И зачем только приходите ко мне на исповедь? Вы в плену у дьявола-искусителя, который хочет лишить вас таинства покаяния, И детей рожаете столько, что не думаете, чем же будете кормить их. Я, что ли, виновен в том, что вы не можете их прокормить? Ведь я же не заставлял вас: плодите, плодите на свет этих детей… Я, может, и сан духовный принял, чтобы не иметь их.

Грехи он, конечно, отпускал, как и положено на исповеди. Только люди все равно не очень-то понимали, кто же он такой на самом деле — то ли священник, благословляющий именем господа, то ли хозяин, только и думающий о том, чтобы обсчитать их да с пустой сумой и серпом под мышкой с поля выпроводить.

— Ох, грехи наши, — покорно вздыхали бедняки. — Разве можно кувшином камень перебить: попробуй потягаться с его преподобием — он все законы знает назубок.

Он и в самом деле все законы знал досконально. Придут они с адвокатом в суд, так он один только и говорит: по закону, мол, надо так-то и так-то поступать. Гласит закон вот так. И всегда-то он гласил в его пользу.

А в прежние времена что было: над своими врагами и завистниками его преподобие только посмеивался. Как они ни старались его ухватить — и епископу жалобы писали, и племянницей упрекали, и дядюшку Карменио вспоминали, и добро краденое… Добились-таки, что лишили его права служить мессу и принимать исповедь. Ну и что толку? Ни в ком он не нуждался, даже в епископе. Сам себе он был хозяин, всей округе задавал тон, в доме у баронессы был своим человеком. И чем больше шуму поднимали вокруг его имени недруги, тем больше им доставалось. Если человек богат, никто не смеет его трогать, будь ты хоть сам епископ. Ему надо кланяться в пояс — иначе прощай покой и благополучие…

Но когда разразилась революция и о боге вспоминать перестали, все пошло прахом для его преподобия. Люди стали грамотными, считать научились лучше его самого. Разные партии все теплые местечки в муниципалитете меж собой поделили, забыв о стыде и совести. Любой жалобщик, вздумай он затеять тяжбу, мог бесплатно получить в суде адвоката и заставить вас оплатить все судебные издержки. Святого отца теперь ни во что не ставили ни судья, ни начальник полиции. Прежде, бывало, если кто-то не окажет ему уважения, шепнет он одно лишь слово, и окажется раб божий за решеткой. Теперь все изменилось. Священнику полагалось только служить мессу да исповедовать — на то ты и слуга обществу.

Судья боялся лишь общественного мнения, как бы в газетах худым словом не помянули, и вершил суд, словно был самим царем!

Даже добро, нажитое своим трудом, собственным потом политое, и то сглазили ироды. Стоит за стол сесть, перекусить немного, так ночью всего переворачивает от боли, спасу нет. А его брат — подумать только, всю жизнь с хлеба на квас перебивался, ел только черствые корки с луком, — как страус, все что угодно переваривает в своем желудке, а придет время и умрет его преподобие, так ведь еще и все добро к нему перейдет, и станет он богачом, не шевельнув даже мизинцем для этого.

Матушка, бедная, лежала в параличе, ни на что больше не годная, — других только мучила, вынуждая ухаживать за собой. Даже племянница и та не доставляла радости. Растолстела, на всем готовеньком сидючи, ходит расфранченная, только и забот, что в церковь сходить. Или вдруг спохватится, что в грехе живет, и начнет донимать его преподобие упреками, будто он безбожник, такой же точно, как и те, кто вынуждали епископа отнять у него приход.

— Нет больше ни религии, ни справедливости, ничего нет, — бурчал себе под нос его преподобие, старея. — Каждый теперь старается выгадать. Кто гол как сокол, все у тебя норовит оттяпать, дескать, убирайся отсюда подобру-поздорову, а я твое место займу! Всякие лодыри так и суют нос в твои дела. Священников хотят превратить в пономарей, чтобы они и мессу служили, и церковь подметали, будто сторожа какие. На мессу времени не остается, столько забот прибавилось… Не хотят теперь по закону божьему жить — вот что обидно!