Григорий Богослов - Стихотворения святого Григория Богослова

Кто против многих подемлет разящее копье, тот удобно усмиряет немногих. Кто издали бросает верно в цель крылатыя стрелы, у того на близком разстоянии никогда не пролетит стрела мимо цели. И корабль мореходный, который переплывал обширныя моря, смело можно посылать в плавание не дальнее от пристани. Кто одержит верх в малом, о том еще сомнительно, преуспеет ли и в великом, хотя и сильно желает. Но кто производит великое, о том нет сомнения, что, если захочет, легко превзойдет других и в малом. Посему – то и я совершенно связал у себя силу слова, ибо надеялся, что после из уст моих уже не выльется лишняго слова.

Язык всего пагубнее для людей. – Это конь, всегда убегающий вперед, это – самое уготованное оружие. Иный все видит; но руки у него достают очень немногое, именно то, что под ногами, ноги же его не обходили целой земли. И убийце нужно бороться с трудом; прелюбодей трепещет своей бешенной страсти; ворам всего страшнее день. И богатство обременительно; одним обладаю, а другое уже потерял; столько удерживаю у себя в руках, сколько можно удержать жидкрсти горстью. Корабль, дальний путь, разбойники, несытый человек, который простирает жадные взоры на чужое достояние, – вот сколько противников у всякаго златолюбца! И худым не без труда, не без труда и добрым. Но ничто не удерживало языка, скораго на слово, – ни человек, ни снег, ни поток, ни каменный утес. Стрелок уже близко; немилосердная стрела вложена уже в лук, и на раздвоенном ея конце в дугу изогнулась тетива; мысль спустила стрелу; она понеслась, и все низлагает – небесных и земных, живых и еще не родившихся, остерегающихся и неосторожных, добрых и злых, неприятелей и друзей, дальних и близких. Для этой стрелы везде цель; и кто мечет ее, тому первое место между мудрецами.

Много срамнаго излагает язык похотливых. Достойный смеха, чтобы ему возбудить в людях неудержимый смех, позволяет в себя метать, и сам мечет словами, безчестит образ Божий, и много сокровеннаго извергает в уши других, и часто по всем направлениям разсыпает клубящуюся пену бурнаго гнева; нередко же из злоумышляющаго внутренно сердца выносит привет, и одно имеет в душе, а другое на устах, именно – ложь, ласковыя слова и убийства. Кто исчислит все те огорчения, какия причиняет язык? Если захочет, без всякаго труда, в одну минуту заставит враждовать дом с домом, город с городом, народ с властелином, царя с подданными, как искра, мгновенно воспламеняющая солому. Плывущих на одном корабле, сына, родителя, брата, друга, супругу, супруга, – всех удобно вооружает он одного против другого. Злаго делает добрым, а добраго, напротив того, погубит, и все это опять переиначит. Кто переможет слово? Язык мал; но ничто не имеет такого могущества. О если бы он тотчас омертвел у людей злых!

У всякаго неразумнаго язык есть зло, но особенно может быть злом у таинников небесной жертвы. Я орган Божий, и в благозвучных песнопениях приношу славословие Царю, пред Которым все трепещет. Пою же не Трою, не счастливое плавание какого – нибудь корабля Арго, не свиную голову, не могучаго Иракла, не обширный круг земли, как он опоясан морями, не блеск камней, не пути небесных светил. Пою не неистовство страстей, не красоту юношей, в честь которых бряцала изнеженная лира древних. Нет, я воспеваю царствующаго в горних великаго Бога, или же сияние пресветлой моей, во – едино сочетаваемой Троицы. Воспеваю высокия громогласныя песни ангельских ликов, какия они, предстоя Богу, возглашают попеременно. Воспеваю стройность мира, еще более совершенную, нежели какова настоящая, – стройность, которой я ожидаю, потому что все поспешает к единому. Воспеваю нетленную славу Христовых страданий, которыми Христос обожил меня, срастворив человеческий образ с небесным. Воспеваю смешение, усматриваемое во мне; ибо я не какое – либо легко изъяснимое произведение; я – произведение, в котором смертный сопряжен с небесными. Воспеваю закон Божий, данный человекам, и все дела мира, также намерения и конец того и другого, чтобы ты одно соблюдал в сердце своем, а от другого бежал дальше прочь и трепетал грядущаго дня. Для всего этого язык мой должен быть как гусли.

Но остерегайтесь, иереи, чтобы он не прозвучал чего – нибудь нестройнаго. Буду хранить язык чистым и для чистых жертв, посредством которых великаго Царя привожу в общение с земнородными. И не чуждым языком, не оскверненным умом буду возсылать Чистому животворящую жертву. Один источник не дает сладкой и горькой струи. Пурпуровой одежде всего неприличнее грязь. Необычайный огнь погубил древле сынов жреца, которые прикасались к жертве нечисто. О священном же кивоте великаго Бога слышу, что он некогда и наклоненный к падению убил прикоснувшагося. Сего – то я сильно трепещу и боюсь, чтобы не потерпеть мне чего – нибудь, нечисто прикоснувшись к чистой Троице.